Неторопливо шагая к востоку, он доходит до живописного уголка с кустарником, где приятно посидеть и съесть ленч, — а иногда ему хорошо видно ее. Едва Халл пролезает в кустарник, как оттуда выходит старуха, сутулая седая бомжиха, и запах ее немытого тела доносится до него с шести футов. Он молится от всей души, чтобы она не устроила там себе ночлег… чтобы, пройдя остаток пути, не увидеть грязный спальный мешок или картонную коробку, где она собирается ночевать… кучу золы, где разводила огонь вчера ночью… выброшенную консервную банку…
К счастью, ничего этого нет. Но зато на лужайке сидит мужчина.
«Неужели даже здесь мне не найти уединения?»
Незнакомец сидит, прислонившись спиной к дереву, и смотрит в книгу, рядом с ним раскрытый рюкзак. Косматый человек в поношенной куртке и очках от солнца. Огорченный Филипп поворачивается уходить.
Но отдыхающий говорит:
— Господи, это там сокол, что ли?
Халл оборачивается и, следя за направлением его взгляда, с колотящимся сердцем думает: «Я вижу!»
Небольшой серо-голубой сокол разрезает воздух сильными крыльями. Через очки Халл различает длинные крылья и темно-синий клин на груди птицы. Все в птице говорит о мощи, аэродинамике, воле, дикости.
— Насколько я понимаю, в городе гнездится несколько пар, — говорит незнакомец. — У нас в Айове их нет — слишком равнинное место.
Фил кивает, приближаясь к незнакомцу; ему очень хочется поговорить на эту тему.
— Одна пара гнездится на Бруклинском мосту, одна — на здании «Метлайфа». Не возражаете, если я здесь присяду? Всегда здесь завтракаю.
— Пожалуйста, располагайтесь, — говорит мужчина и смотрит вверх, следя за величественным полетом сокола, который описывает в воздухе большие дуги.
— Сапсаны в природе вьют гнезда на скалах. Нью-Йорк забит гнездами, сделанными человеком, — говорит Халл.
— А соколы действительно питаются голубями? — спрашивает незнакомец.
— Вы удивитесь, но в прямом полете голуби летают быстрее. Соколу приходится прибегать к определенной тактике, — сидя в нескольких футах от незнакомца, говорит Халл, затем открывает сумку и вынимает сандвич.
— Летают над голубями, да?
— Складывают крылья и падают вниз со скоростью двести миль в час.
— И впиваются в голубя когтями, — говорит отдыхающий и восхищенно присвистывает, а Филипп замечает, что рука незнакомца лезет в рюкзак — может быть, тоже за сандвичем, легкой закуской, кока-колой или бутылкой воды.
— А потом тащат жертву на крышу, — говорит Фил своему новому приятелю. — Иногда я наблюдаю из своего офиса, как они охотятся на Таймс-сквер. Приносят пойманных голубей на крышу.
— Поразительно, что эти хищники способны жить в городе. Смотрите, похоже, еще один?
— Где?
— Вон там, — энергично произносит человек и показывает.
Филипп Халл надевает очки и вытягивает шею. Сердце колотится. Он еще не видит другой птицы, но жаждет, чтобы она так и оставалась на воле. Халл чувствует, как шея удлиняется, вытягивается.
И мельком замечает на земле тень, которая тянется к нему, а потом страшная боль разрывает его горло.
Глава 6
К вечеру городской воздух становится грязно-мутным, влажным и удушливым, жара делается невыносимой, хмарь сгущается. Над небоскребами нависает серая пелена. Бегуны медленно трусят вокруг парка. Воорт видит, как один из них наклоняется над краем тротуара и его тошнит.
— Пока никакой ясности, — словно преодолевая какое-то свое решение, говорит Ева Воорту, когда тот залезает в передвижной командный центр департамента полиции. — Одна интуиция, да еще добрая половина моих лучших людей перепроверяет самих себя, а время не ждет. Скажите мне, — спрашивает она, — вы болельщик «Метсов»?
Вопрос звучит нехорошо из-за странного напора, с которым Ева его задает, и из-за того, что вызвала его сюда, не дав осмотреть тело. И еще — почему она ни с того ни с сего говорит о бейсболе?
Ева так миниатюрна, что может стоять во весь рост в фургоне, забитом оборудованием для связи и слежения, и вместо того чтобы выглядеть понурой, как всякий другой на ее месте, она, кажется, полна энергии. Кондиционер защищает оборудование от перегрева. «В фургоне просто ледник», — думает Воорт, чувствуя, как высыхает на шее пот.
— Хожу иногда на матчи.
— За заменой питчеров следите?
— Кого убили?
Взгляд Евы говорит: «Скажу, когда буду готова».
— «Манхэйм фо Эйгьюлэр». Что это за штука?
— Это команда малой лиги, на которую «Метсы» возлагали надежды несколько лет назад. Ни один из полевых игроков не оказался хорош. Ни один не вошел в главную лигу.
Она хмыкает и поворачивается к блоку телеэкранов, на которых виден парк снаружи, патрульные автомобили, машины детективов и медицинских экспертов, а также телефургоны — электронные стервятники преступлений. Для других машин въезд в парк закрыт. Толпа зевак растет с каждой минутой. Полицейские блокируют живую изгородь на подходе к поросшему травой холму.
— Покажите записку, шеф.
Теперь Ева кажется сердитой и одинокой в сражении со своими демонами из департамента полиции. Она подставляется в своем первом большом деле, прикрывая Воорта, и тот признателен ей за лояльность или по крайней мере весьма благодарен за то, что его не отстранили от расследования. Наконец она протягивает ему записку.
— Скажите, что это значит, Воорт?
В животе крутит, а он читает:
«„Манхэйм фо Эйгьюлэр“. Теперь это не кажется столь важным, именинник, не так ли? Счет еще не открыт: посетителей двое. Воорт. „Зип“. Раздобудь банку пива и пару хот-догов с кетчупом и перцем. Мне».
Воорт чувствует дрожь в руках.
— «Зип», — тихо говорит Ева.
— Перец, — произносит он. — Я всегда посыпаю перцем хот-доги — родные посмеиваются надо мной за это.
— Это мы уже узнали от ваших двоюродных братьев. Вы единственный с таким уникальным вкусом из тех, кого я встречала. Скажите, откуда автор записки знает, что вы едите?
— Хотите, чтобы я еще раз прошел детектор лжи?
— Я хочу, чтобы вы порылись в своей памяти, потому что наш писатель весьма напоминает человека, которого вы должны знать. Матч на стадионе Ши? Пари на исход игры? Я хочу, чтобы вы прошли через вон те кусты и посмотрели, в каком положении лежит тело, рассчитали угол нападения и из всего этого выделили хоть что-нибудь, что связывает труп с вашей жизнью. И сделайте это поскорее, пока не погибли еще двое.
— Может, скажете, кого убили?
— Филипп Халл.
У Воорта сосет под ложечкой. Даже если бы не было смерти Габриэль Вьера, гибель Халла непременно отметили бы в теленовостях.
