Я молчу, затаив дыхание, а толпа мурашек концентрируется в изгибе шеи, чтобы в тот же миг разбежаться по всему телу.
– И кстати, ты так и не призналась, что ревнуешь меня.
– Не ревную, – выдыхаю, держась за свою глупость и упёртость, как за спасательный круг. – Но тому, что Арина – твоя сестра, я рада.
– Что и следовало доказать.
Глава 22 Вадим
– Присаживайся, сейчас кофе сварю, – предлагаю, указывая Катрин на большое кресло, единственное в комнате.
Я почти не бываю здесь – не люблю все эти важные управленческие дела, предпочитая вести приём, и заниматься тем делом, которому учился и которое люблю. Но кабинет у меня, как у любого руководителя, быть обязан. Как и большое «директорское» кресло.
Катрин не спорит и пользуется моим приглашением, а я задумываюсь на мгновение, почему она сейчас такая тихая. Честно признаться, я сам не понимаю, что творю, потому что представить не могу, чем в итоге это всё обернётся. Поцеловал ещё…
Жалею ли? Нет, конечно – это был охренеть, какой сладкий поцелуй. Только я не подумал, что мне захочется ещё и ещё. И да, не только целовать.
Кофемашина привычно жужжит, выплёвывая пар и ароматный кофе, и я отдаю горячую чашку Катрин.
– Ты сам кофе варишь, – замечает, обнимая ладонями чашку.
Будто бы греется, хотя в кабинете совсем не холодно.
– Не вижу в этом ничего необычного, – пожимаю плечами, искоса глядя на свою гостью.
Я никогда не мечтал об умении читать мысли, но понять, что в голове у этой девушки хочется.
– А как же сексуальная секретарша, которая по первому зову организовывает трапезу начальнику?
Забавно.
– Допустим, у меня руки не отсохнут, если я пару кнопок нажму, – смеюсь и делаю кофе для себя: покрепче и совершенно без сахара. – А секретарша у меня, конечно же, есть. Только её зовут Элла Петровна, ей пятьдесят и пару дней назад она уехала навестить недавно родившую дочь.
– Самостоятельный какой.
– Не люблю ждать и люблю кофе, потому кофемашина прямо в кабинете – мой осознанный выбор.
Катрин смеётся, крепче удерживая чашку, чтобы не разлить, а я снова думаю, что никогда не встречал настолько живых и непосредственных девушек.
Пока провизор в аптеке готовит мой спецзаказ, мы допиваем кофе в абсолютной тишине. Кабинет мой звукоизолирован, потому что клёкот, лай и визг пациентов способен порой и мёртвых разбудить на вековом кладбище. Потому кажется сейчас, что мы с Катрин зависли в каком-то мыльном пузыре, и только часы тикают, отмеряя время.
– Вкусный кофе? – спрашиваю, а Катрин кивает, улыбаясь. Вот чаще бы так, а то вечно очами полыхает. – Я вообще-то обалденный варю на песке, в турке…
Катрин чуть щурится, но улыбаться не перестаёт.
– Приходи завтра утром, будет повод продемонстрировать талант.
– То есть ты меня в гости приглашаешь? – уточняет, а я киваю.
– Почему нет? Мы же соседи. Приходи.
– Соседи, говоришь? – произносит задумчиво, а мне кажется, что откажется. Но нет, она снова меня удивляет: – Ладно, в восемь завтра заскочу, угостишь своим хвалёным кофе.
– То есть даже не споришь? Что-то здесь не чисто, – смеюсь, понимая, что уже чертовски жду завтрашнего утра.
Уж я продемонстрирую свой талант, пусть будет уверена. И не один, потому что умею готовить оргазмически вкусный омлет. Но об этом не сейчас, а то Катрин завтра удивляться нечему будет.
Из аптеки приходит сообщение, что всё готово, и это значит, что можно ехать домой и прививать кроликов. Как-то слишком быстро или мне так только кажется?
– Поехали? – Катрин встаёт из кресла, не выпуская из рук пустую чашку. Вцепилась в нее, честное слово, как в боевой трофей.
– Прямо с грязной чашкой в обнимку и рванём?
– Может быть, помою посуду? Мне не трудно.
Вот же, придумает ещё.
– Делать, что ли, нечего? Оставь, далась она тебе.
– Но мне не трудно, правда.
– Тебя, случайно, не Золушкой зовут? Поехали домой, а то Рагнар снова сбежит.
Я забираю у неё несчастную чашку, ставлю её, не глядя, на стол и чуть подаюсь бёдрами вперёд, прижимая Катрин к столу. Она вскидывает на меня глаза – серые, как грозовое небо, – а я провожу большим пальцем по её подбородку. Чуть выше, ещё на пару миллиметров, очерчивают контур губ. Сначала пухлую нижнюю, после верхнюю, и Катрин приоткрывает рот, словно просит не останавливаться и позволить себе немного больше.
И я позволяю, не находя в себе сил остановиться. Мне нужно ещё раз почувствовать её вкус, потому что, попробовав однажды, не могу его забыть.
Пальцы зарываются в шелковистые волосы на затылке, а мои губы напротив её рта, и остался всего один миллиметр, ещё разделяющий нас. Так сладко, до дрожи. В предвкушении всё-таки есть своя прелесть, как ни крути. И мне не хочется торопиться, но и тормоза беспощадно вырваны с корнем.
– Ты красивая, – выдыхаю в её губы, а Катрин вспыхивает румянцем. Пальцами, ласкающими кожу, чувствую лёгкую дрожь, и это заводит гораздо сильнее всего прочего. – Я…
– Ой! – вскрикивает Катрин, толкая меня в грудь, а я ошалело смотрю то на неё, то на дверь.
Которая сейчас, кажется, с петель слетит. Да что за ерунда?
Глава 23 Вадим
Да что ж покоя-то нигде нет?! Как ни одно, так другое. В горы нужно было ехать или на необитаемый остров.
– Прости, – развожу руками, а Катрин смотрит на дверь широко открытыми глазами, а в них плещется недоумение пополам с решимостью. – Побудь тут, я сейчас.
Катрин кивает, и я иду к двери. Хорошо, что запер предварительно.
Замок щёлкает, стук не прекращается, превращаясь в грохот. Словно с той стороны тараном лупят со всей силы. И да, кажется, я начинаю догадываться, кто там такой настойчивый.
Толкаю дверь и выхожу в коридор. Мне не хочется, чтобы Катрин видела гостя – не нужен ей этот стресс во второй раз.
– Что ты тут делаешь? – Я и так знаю ответ, но раздражает, что некоторые с первого раза ничерта не понимают. – Мы же триста раз уже всё обсудили. И как ты сюда вообще попала?
Аня хлопает глазами, а в них слёзы дрожат. Вот почему некоторые не умеют расставаться навсегда? Обязательно нужно испортить все хорошие воспоминания.
– Нам надо поговорить, – заявляет спустя пару молчаливых мгновений, а я тяжело вздыхаю.
– Нам не о чем разговаривать.
Я уверен в своих словах и уверен в том, что все эти фокусы и показательные выступления – блажь, которая скоро пройдёт. Просто кому-то сложно смириться, что её не любят до гробовой доски.
