интернат с судимостью, ещё и по такой статье. Хотя сейчас вроде как собираются разрешить и с судимостью работать в школах, если ты не знал. Такими темпами наши учебные заведения скоро заполонят судимые корчаки и макаренко.
Паша, смилостивившись, доедает роллы с угрём. От шоколадного стаута он сегодня наотрез отказался. Впрочем, от «Дюшеса» тоже, потому на столе красуется чайник с зелёным чаем.
— Я плесну себе? — кивком головы Давид указывает на чайник, и Паша тут же кивает. — А то от вина уже сушит, — сделав пару глотков чая, он смотрит куда-то в окно, а затем, вновь повернувшись к Паше, внезапно выдаёт: — Я уже вторую неделю таскаю с собой кольцо. Считаю, ты как лучший друг должен быть в курсе.
— Кольцо? — Паша непонимающе моргает глазами. — Какое кольцо?
— Кольцо Саурона, блин! — Давид невольно злится. — Паш, не тормози. Я купил ей кольцо. Купил — и теперь не могу отдать. Знаешь мерзкую расистскую поговорочку «трястись как жид на говне»? Так вот, жид — это я. Я таскаю с собой это кольцо и трясусь.
— Ты купил кольцо Каролине? — радостно выпаливает Паша. — Ты… ты хочешь, чтобы вы поженились?
— Нет, блин, я прикалываюсь! — восклицает Давид. После чего уже спокойно добавляет: — Да, я купил ей кольцо и теперь ссу. Я знаю, в моём исполнении это неожиданно.
— Не то слово, — добавляет Паша.
Он сопереживает. Искренне — и это заметно настолько, что злиться на него нет совершенно никакого желания.
А вот на себя — да.
Вручи ей кольцо, идиот.
Вручи — и скажи, что любишь, — так, как раньше даже не представлял, что можно, — хочешь быть с ней, и плевать тебе на всё, что ты ранее высрал ей про свою мнимую свободу.
Паша внимательно смотрит на него, и Давиду кажется, что он думает примерно то же самое.
— Каролина Витольдовна, делирия из восьмой выписываем? — бодро интересуется медсестра Таня. И тут же поясняет: — Там супружница любимая шибко беспокоится. Постоянно спрашивает, когда его можно будет забрать.
Тане сорок шесть, она в разводе, сама воспитывает пятнадцатилетнюю дочь, которая традиционно даёт матери прикурить: буквально на днях Юля — так её зовут — заявила, что чувствует невероятную близость к культуре Востока и хочет принять ислам.
В разводе Таня потому, что «забирать делирия», в отличие от «обеспокоенной супружницы» пациента из восьмой палаты, она совершенно не жаждала и предпочла уйти от мужа-алкоголика, чтобы не портить жизнь ни себе, ни своей единственной любимой дочери.
— Да, мы его завтра домой отправим, — отвечает Каролина. Голова снова начинает кружиться — уже в пятый раз за это утро. Таня это замечает.
— Вы что-то бледная, — говорит она. — Может, простыли?
— Просто не выспалась. Собака разбудила раньше обычного. Ничего, Тань, всё нормально, — Каролина откладывает в сторону очередную историю болезни и тянется за следующей. — Как там Юля-то твоя? Угомонилась хоть немного?
— Да куда там, Каролина Витольдовна! — Таня всплёскивает руками. — У нас тут это… как бы сказать по-научному… болезнь прогрессирует. Накупила себе платков, сказала, что будет их теперь носить. Привыкать будет, мол. Во как.
— Это у неё пройдёт, Тань, — отвечает ей Каролина. — Ты, главное, не ссорься с ней, не высмеивай и не запрещай.
— Да я уж так нежно и ласково, как вы даже и не представляете, — вздыхает Таня. — Это всё сериал этот долбанный, чтоб он провалился!
— Ты про «Великолепный век»? — Каролина улыбается уголками губ.
— Про него, про что же ещё! Как притыренная, прости господи, стала от этого сериала! Я пыталась ей объяснять, мол, Юлечка, деточка, это ж фильм! В фильмах — в них всегда всё красиво, а в жизни по-другому! Нет! Никак! И слышать ничего не хочет. На днях тут вознамерилась волосы в рыжий покрасить. Буду, говорит, как хюррем. Тут я уж не выдержала и говорю: «Да какая тебе разница, какого цвета твои волосы, когда ты всё равно собралась прятать их под платок!» Так она — представляете — обиделась! Правда, к вечеру уже оттаяла и сама начала со мной болтать. Она у меня отходчивая. У неё подружка есть, Кристинка из параллельного класса, вот они с ней вдвоём на этот «Век» запали. Жду не дождусь, когда они уже какое-нибудь другое увлечение себе придумают! Хюррем-хренуррем… вот уж накасалась она на мою голову.
— Не переживай, Тань. Её отпустит, — Каролина ободряюще улыбается медсестре. — Помнится, я в свои пятнадцать волосы под ёжик подстригла и в чёрный выкрасила. Мачеха чуть в обморок не упала, когда увидела.
— Божечки, да разве ж можно такие волосы — и в чёрный! — восклицает Таня. — Ещё и под ёжика! Ну вы и придумали в свои пятнадцать!
— Уже через неделю я пожалела об этом. В классе начали надо мной смеяться и обзывать «Кара тифозная». Мачеха, сжалившись, хотела купить мне парик, но я мужественно прошла через процесс отпускания волос без всяких подручных средств. А тёмные концы со временем начали даже стильно выглядеть. Потом они мне надоели, и я их состригла, — Каролина легко касается руки Татьяны. — Она образумится, Тань. Это просто возраст такой… чудаческий.
— Ну вы меня чуток успокоили, — смеётся Таня. — Уж если вы подростком такое вытворяли, то что уж о Юльке моей говорить.
— Отнеси заведующему, пожалуйста, — Каролина передаёт ей стопку историй болезни. — Это те, кого к выписке готовим.
— Хоть от делирия из восьмой избавимся, — усмехается Татьяна. — А то задолбал под себя ссаться да чертей считать. Никак не определится — десять их у него или одиннадцать.
Взяв стопку, Таня выходит. Каролина открывает окно.
Голова снова кружится. Причину этого Каролина знает.
Знает со вчерашнего вечера.
У неё положительный тест на беременность.
Этого не может быть, сказала она себе.
Но второй тест тоже оказался положительным.
И третий.
И четвёртый.
Делать пятый тест при таком раскладе показалось ей уже бессмысленным.
Будучи студенткой, она сильно простудилась. Любовь к тоненьким обтягивающим брючкам и коротким курточкам, красивым, но совершенно бесполезным в условиях сырых промозглых питерских зим, сыграла с ней злую шутку.
Будь
