не понимаю, к чему она клонит. – Из-за мамы, из-за той боли, что мы испытали, тебе легче оттолкнуть тех, кого любишь, чем смотреть, как все это закончится.
– Я его не люблю, – фыркаю я от нелепости ее слов.
– Но любила, когда ушла от него. – Голос Леннокс становится более мягким, и она продолжает прежде, чем я успеваю ее остановить: – Можешь пререкаться со мной сколько хочешь, можешь говорить, что ничего не чувствовала к нему, но той ночью, когда ты вернулась домой, я осталась у тебя. Я видела твой взгляд. Знаю, тебе было больно и может, только может, ты страдала, потому что испугалась и так и не призналась ему. Ты боялась, что если он ответит на твои чувства, тебе придется столкнуться с собственными страхами. Придется впустить кого-то в свою жизнь.
Я совсем забыла об этом. О том, что она была в моей квартире, когда я вернулась. Двадцать вопросов, которыми она засыпала меня в попытке узнать, что случилось. И те двадцать раз, когда я, пожимая плечами, утверждала, что со мной все в порядке. Ее пристальный взгляд и то, как я разозлилась, когда в ее голосе послышалось сочувствие. Потому что из-за этого слезы, которые я так старалась сдержать, только сильнее жгли глаза.
Будь проклят мой отец за то, что поручил мне завербовать Хантера.
Старые чувства лучше оставить в прошлом.
– Лен…
– Я лишь хочу сказать, что если решишь переспать с ним… решишь упустить его в качестве клиента и не выполнить поручение папы… уж лучше пусть это будет не только из-за секса. Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.
– Мне пора идти.
– Уверена, что так и есть, – тихо ответила она, даже не пытаясь спорить.
Положив трубку, я усаживаюсь на прежнее место, но совсем не слежу за игрой.
Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.
Я привыкла паниковать при одной мысли об этом, но не привыкла осознавать, что кто-то еще видел и знал о том, что со мной происходило… Не уверена, как именно отношусь к этому.
В чем я точно уверена, так это в том, что бессмысленная погоня за Хантером превратилась в нечто большее.
Я поняла это в ту самую минуту, как увидела его.
Поняла, что в этот раз не обойдется без потерь.
И, скорее всего, мне придется пожертвовать своим сердцем.
Вот черт.
Глава 14. Хантер
– Что это, мать твою, было, капитан? – спрашивает Фрэнки и намеренно толкает меня в плечо, когда я прохожу мимо него в раздевалке.
Я не останавливаюсь, чтобы не поддаться бушующей внутри меня ярости и не наброситься на одного из этих придурков. Парни, которые когда-то были мне друзьями, мои товарищи по команде, теперь призывают меня к ответу. Я сделал именно то, чего они и хотели, – превратился в дурацкого повелителя передач, но, разумеется, и этого им мало.
– Тебе нехорошо? – спрашивает Катц.
– Щиколотка снова не дает покоя? – подключается Каллум. – Или колено?
Мне проще смотреть на собственный шкафчик, чем на ту ерунду, что происходит вокруг, на их замечания в мой адрес.
Мейсен подталкивает меня плечом, но я отказываюсь отвечать на его взгляд, который так и говорит: «Ты подвел нас».
– Ты что, пытался сфабриковать наше поражение? – кричит кто-то сзади, когда я наконец оказываюсь перед своим шкафчиком. – И сколько же денег ты против нас поставил?
За шуткой следует взрыв смеха, но я-то понимаю, что никто бы не стал говорить подобного, сначала об этом не подумав.
Неужели они действительно думают, что я стал бы ставить против своей же команды?
Да пошло оно все.
Как и множество раз до этого, я открываю шкафчик, и первое, что вижу, – экран моего телефона, который мигает, как рождественская елка. Определенно из-за кучи сообщений о том, каким разочарованием я стал для Мэддоксов. О том, что Джон никогда бы не сыграл так плохо. Одно за другим они подстрекают меня потерять самоконтроль, точно так же, как и товарищи по команде, что сверлят взглядами мою спину.
Я не обращаю внимания на сообщения. Никогда не обращал.
По крайней мере, так я говорю себе.
Я поворачиваюсь и вижу, как все вокруг таращатся на меня. В их позах – поражение, на лицах – ярость. Все покрытые потом и в той или иной степени раздетые, они все же неотрывно смотрят на меня. В гневе. Это неправильно. Все было не так, когда два года назад я решил играть за «Лесорубов». Тогда они приняли и меня, и мою агрессию с распростертыми объятиями. Они знали, что я собирался поднять уровень игры, довести команду до кубка. И то, что теперь они подозревают, будто я поставил против них, выводит меня из себя.
– В чем проблема? – кричу я, выставляя руки, готовясь махать кулаками. – Разве не этого вы все просили, когда отправили Мейсена поговорить со мной? Чтобы я был командным игроком? Чтобы делал передачи и убедился, что каждый из вас дотронулся клюшкой до шайбы? Вы хотели чертовой идиллии и получили ее. – Я встаю на скамейку. – Что? У вас нет права стоять тут и выглядеть так, словно кто-то повесился, потому что вы получили именно то, о чем и просили.
Они все еще смотрят на меня: новички поджимают хвосты, а такие же закаленные игроки, как я, стоят на своем.
– И что вы теперь скажете? – Мой голос срывается на крик, и я ненавижу нотки паники, что появляются в нем. Ненавижу то, что меня все еще тошнит, хотя я и сделал именно то, что намеревался. Я смотрю на людей, ради которых работал в поте лица, ради которых растил мускулы, и презираю разочарование в их взглядах. Взглядах, что направлены на меня.
– Бешеный пес…[9]
– Вот не надо. Не притворяйтесь, что не отправляли Мейсена, чтобы сообщить мне, что я слишком эгоистичен, агрессивен, слишком похож на самого себя. Потому что знаете что? Как только я перестаю таким быть, никто из вас не спешит выступить и взять игру в свои руки. – С глухим стуком я бросаю перчатки в шкафчик. – Может, вам стоит спросить себя, в чем дело?
От злости у меня дрожат руки. Мне нужно убраться отсюда, пока я не сделал что-то, о чем потом буду жалеть. Пока я не усугубил то, что уже натворил.
Нет в мире худшего чувства, чем то, когда я теряю над собой контроль.
Нет.
– Мэддокс. Ко
