из регистрационного бюро.
– Да. Мама была в ужасе, – говорю я, а Коделл фыркает от смеха. – Мои родители не пришли на церемонию. Была мама Джулии, шесть ее подруг, которые потом стали друзьями нашей семьи. Почти всеми дружескими связями я обязан Джулии. Из нас двоих общительной была она. На самом деле мы могли бы подождать еще год и устроить шикарную свадьбу, но нам хотелось начать новую жизнь. Поэтому мы за месяц подали заявки, наняли фотографа, заказали торт, выбрали в шкафу вещи понаряднее. Мы устроили праздник для себя. Ничего лишнего… только я и она.
– Звучит невероятно романтично, – мечтательно улыбается Коделл.
Я киваю.
– Кое-кто из наших друзей заявил, что мы совершаем ошибку. Остальные через несколько лет признались, что поначалу думали так же. Даже Лоррейн, мама Джулии, считала, что мы слишком торопимся. Согласен, наш скоропалительный брак выглядел чистым безумием. Но, черт возьми, это был один из редких случаев, когда я точно знал, что делаю. И я оказался прав: мы с Джулией прожили вместе пятнадцать лет. Пятнадцать счастливых лет.
Я замечаю, как меняется выражение лица доктора Коделл. Сначала это теплая улыбка, которая зажигается на лицах истинных романтиков при упоминании о любви. Потом, когда в кабинете повисает тишина, в глазах доктора появляется печаль, улыбка сходит с лица.
– Она умерла дома?
– Да, – буднично отвечаю я. – В гостиной.
– Вас рядом не было?
– Я собирался приехать. – Я чувствую в горле тяжелый плотный ком. – Мне пришлось задержаться на работе. В своем последнем сообщении она спрашивала, когда я буду дома.
– А что вы почувствовали, когда решились на самоубийство?
Столь резкая смена темы застает меня врасплох.
– Наверное, это как выбор между тем, чтобы сгореть заживо или утонуть, – через пару мгновений говорю я.
– Порой люди испытывают это чувство, понимая, что хорошего выбора просто нет, – замечает Коделл.
Я молча киваю. Она смотрит на меня, словно взвешивая за и против, и продолжает:
– Однако в итоге вы выбрали жизнь. Позвонили в скорую, вызвали у себя рвоту. Я не нахожу в этих записях одной детали: что заставило вас передумать?
Я делаю глубокий вдох и некоторое время собираюсь с мыслями. Этот вопрос, в той или иной форме, мне уже задавали, и всякий раз я уходил от ответа.
– Телефонный звонок. Это была теща. Она единственная, кто… звонит, чтобы поговорить о Джулии. Я вдруг подумал, что бросаю Лоррейн одну. А если она решит, что ее звонок послужил последней каплей? Станет себя винить. Я не мог так с ней обойтись.
– Скажите, пожалуйста, а почему этого нет в записях доктора Данн? И почему ваша мама ей тоже ничего не рассказала?
– Я никому не говорил.
– Почему?
– Чтобы им казалось, будто я поступил так по собственному желанию. Передумал, и все.
– А на самом деле?
– Лоррейн позвонила через полчаса после того, как я принял таблетки, – признаюсь я, и мне отчего-то становится стыдно. – Но до ее звонка… Вы, наверное, думаете, что такие моменты уж точно запоминаются, но… Не знаю, пошел бы я на попятную по своей воле или нет.
Глаза жжет от подступивших слез, и вскоре теплые струйки текут по щекам.
– Вы правильно сделали, приехав сюда, Артур. Когда вы отправитесь на «De Anima» домой, все будет позади. Обещаю.
Я сквозь слезы гляжу на Коделл, и в глубине души загорается крохотный огонек надежды. Место, конечно, странное, но даже те, кому пришлось тяжелее, чем мне, нашли здесь спасение под чутким присмотром доктора Элизабет Коделл.
– Однако сейчас мы вступаем на самый трудный участок пути, – с искренним сожалением говорит она. – И время от времени я буду выводить вас на болезненные темы. Ваше отношение ко мне может меняться: день ото дня вы станете видеть во мне то врага, то союзника, то беспристрастного профессионала, а иногда, надеюсь, и друга. Как бы вы ко мне ни относились, пожалуйста, запомните две вещи. Первое: я никогда вам не солгу. И второе: я всегда руководствуюсь интересами пациента. Вы меня понимаете?
Я киваю, смахивая слезы с глаз. Коделл пододвигает к краю стола коробку салфеток.
– К сожалению, наша первая сессия будет особенно тяжелой, – грустно вздыхает она. – И с вашим пребыванием здесь не все так просто, как вам сообщили.
– В каком смысле? – Я настороженно смотрю на доктора Коделл.
Она явно что-то недоговаривает. Как будто ей неприятно поднимать эту тему, просто обстоятельства вынуждают.
– Артур, это программа по работе с горем, и больше ничего. Но когда в ходе подготовительной работы я беседовала с вашей матерью, она затронула еще один момент, который хотела бы с вами обсудить. Принять эту новость вам будет нелегко. Поразмыслив, я предложила провести разговор в безопасном месте – там, где вы окружены профессиональной заботой и сможете не торопясь переварить новости.
Тоска в моей душе уступает место неприятному удивлению.
– Неужели мамина новость настолько ужасна, что перед тем, как ее сообщить, понадобилось привезти меня на частный остров и передать в заботливые руки высококлассного психиатра?
– Перестраховка – моя инициатива. Хотя в целом – да.
– Меня… уволили?
Коделл бросает на меня сочувственный взгляд и достает из ящика стола толстую пачку скрепленных пружиной листов с темно-синей пластиковой обложкой. Она кладет документ на стол, но пока держит их рядом с собой.
– Три года назад фирма «Мейсон индастриал» получила два заказа от оборонных компаний. В работу над одним из них были непосредственно вовлечены вы.
– Да, я помню.
– В таком случае вы, вероятно, припоминаете, что все высшие руководители вашей компании подверглись тщательной проверке: это и финансовые потоки, и политические пристрастия, и друзья, и семья. Полная картина.
– Да, я ее проходил. Как и все остальные, насколько мне известно.
– Верно. Однако вашей матери как генеральному директору «Мейсон индастриал» были предъявлены некоторые проблемные аспекты… и один из них вызывал беспокойство. Чтобы разрешить сомнения, Дилайла Мейсон наняла частного детектива, результаты работы которого вы, на ее взгляд, имеете право знать.
Коделл с грустью в глазах пододвигает бумаги ко мне. Я с недоумением перелистываю пустую обложку.
– Так это же… – начинаю я, но слова застревают в горле.
Мои глаза пробегают скупые строчки нескольких первых страниц, а эмоции резко скачут от изумления и неверия до растерянности и гнева.
– Зачем вы мне это показываете? – спрашиваю я, не отрываясь от документа.
– По мнению вашей матери, вы заслуживаете знать правду, хоть и горькую.
– Вы тоже так думаете?
– Если уж вы все равно узнаете правду, то, на мой взгляд, уж лучше открыть ее, пока вы здесь.
Я смотрю на документ со
