настроение у меня, мягко говоря, не солнечное. – Чего ты хочешь?
Чтобы она не уходила. Чтобы все было, как прежде. Чтобы она снова стала моей Оби. От этих мыслей в груди разгорается пожар. Я тушу его пивом, высасываю бутылку до последней капли, вздыхаю и киваю.
– Возьми ее на работу. Она хорошо себя проявила и станет надежным подкреплением. – Штефан с сомнением вскидывает темную бровь. – Я серьезно. Возьми ее. Все будет хорошо.
– Ладно. Но сделай мне одолжение, Яспер…
– Какое?
– Чтобы никаких драм во время ваших смен. А отношения выясняйте где-нибудь в другом месте.
Отношений больше нет, хочу сказать я. Но после всего, что произошло сегодня, я понимаю, что это была бы ложь. Поэтому молча киваю.
– Отлично, – с облегчением произносит Штефан. Он делает еще глоток виски и покровительственным тоном добавляет: – Кстати, завтра ты свободен. Я записал тебя на выходные.
– А… она? – осторожно спрашиваю я. Как будто это что-то меняет.
– Пока точно не знаю. В субботу она точно выйдет. Завтра составлю план на август и отправлю в общий чат.
Значит, суббота…
Спустя некоторое время я оказываюсь на набережной Обертраве. Велосипед подо мной едет плавно, в лицо дует прохладный ночной ветер. Уже за полночь, и после закрытия всех ресторанов на улице непривычно пусто. И тихо. Так тихо, что я слышу свое дыхание. И отдаленно шум реки. Свет фонарей отражается в воде и освещает мне путь к Голштинским воротам, кирпичному памятнику Средневековья с двумя башнями, пронзающими темное небо. Обычно я всегда объезжаю это сооружение, но сегодня еду через ворота.
Я слезаю с велосипеда, несу его вниз по лестнице и иду дальше пешком. Прохожу по площади, которая в это время суток полностью в моем распоряжении. Днем площадь заполнена людьми, которые либо отдыхают на лужайке, либо фотографируются на фоне знаменитых ворот. Как будто это в какой-то степени сделает их самих достопримечательностью.
Чтобы преодолеть оставшуюся часть пути, я снова сажусь на велосипед и еду по прямой, по Мойслингер-аллее. Последние три километра я кручу педали что есть силы, надеясь устать настолько, чтобы сразу уснуть. Мой план работает. За исключением того, что последняя мысль, с которой я засыпаю, и первая мысль, с которой просыпаюсь утром, – о Калле.
Она вернулась. Встреч с ней не избежать.
Я открываю глаза и щурюсь: сквозь занавеску на лицо падает яркая полоска света. На тумбочке рядом с кроватью на ощупь ищу телефон. Вот черт, еще даже девяти нет. Я не представляю, чем занять этот день. Раньше я бы написал Фионе и предложил встретиться. Но сейчас что-то, а точнее кто-то, меня останавливает.
Я встаю, чтобы спросить Джоэля, какие у него планы на вечер. В будние дни в Любеке не так много развлечений. Но сейчас каникулы, и я надеюсь, что кто-нибудь да устроит какую-нибудь домашнюю вечеринку.
Комната Джоэля находится по соседству с моей. Дверь приоткрыта, и в коридоре слышен афробит. Я все равно стучу, потому что сам терпеть не могу, если он или кто-то еще вламывается ко мне без стука.
– Входи, – говорит он.
Я толкаю дверь и вижу, что он сидит за столом перед ноутбуком. Наверняка опять выполняет домашнее задание, в то время как я к своему еще не притрагивался. Он изучает политологию, а я – компьютерные технологии в медицине. Мы оба в магистратуре.
– У тебя есть планы на вечер?
– Пока нет. Хочешь, чтобы я что-нибудь придумал для нас двоих?
– Если тебе не трудно… буду признателен. – Да какая уже разница!
– Тогда сообщу чуть позже. А ты пока ничего не планируй.
– Что я могу планировать?
– Фиона?
– Нет, только не сейчас.
Он понимающе кивает. Наверное, осознает всю сложность ситуации.
– Как прошла твоя смена с Каллой?
Я захожу в его комнату и сажусь в кресло рядом с кроватью. Я вдруг чувствую необходимость поговорить. Хотя я и не собирался начинать день с обсуждения этой темы. Я рассказываю ему о том, как она обвинила меня, как написала записку с извинениями и как мы поговорили во время перерыва.
– Она хотела поговорить… но я не дал ей возможность.
– Почему? – вытянув лицо, недоумевает Джоэль.
– Потому что я не знаю, к чему это приведет. Разве что подтвердит то, что я и так знаю.
– Что именно?
У меня в горле ком, поскольку одна только мысль причиняет мне боль. Даже спустя год.
– Что она не любила меня настолько, чтобы вернуться из Лос-Анджелеса.
– А что, если одно с другим никак не связано?
– Это все равно ничего не меняет. После нашего расставания она могла бы позвонить или написать, чтобы все прояснить, если было что прояснять. Она не хотела меня видеть, не хотела, чтобы я был рядом. Мы не виделись почти четыре месяца, я чуть не умер с тоски, а она… – Я замолкаю. Я не хочу говорить о том, как она разбила мне сердце. Вспоминая об этом каждый раз, я словно вскрываю лезвием старую рану, и с каждым разом она все труднее заживает. Я отмахиваюсь и встаю. Вдруг в голову приходит идея. – Смена темы: рынок «Фуд Трак». На этой неделе он еще здесь, верно?
– Да, до пятницы. Хочешь пойти?
– Почему нет? Вполне подходящая отправная точка.
Джоэль улыбается, сверкнув зубами.
– И хороший способ создать основу для пары-тройки напитков. А потом гулять?
– Но где? Сегодня вторник. «Хюкс»[4] закрыт.
– Единственный клуб, который открыт в будние дни – «Зенит». – Но это значит, что сегодня там будет не протолкнуться, – отмечает Джоэль. Но мне все равно. Я лучше буду тусить в клубе, где слишком много людей, чем останусь один на один со своими слишком громкими мыслями о Калле.
* * *
В небе еще светит солнце, когда мы в половине восьмого встречаемся с Кено и Йорисом у Голштинских ворот. У каждого в руке по пиву, а на лицах вопрос, поскольку у нас с Джоэлем пива нет.
– Вы без пивасика? – удивляется Кено, которого мы из-за его пышной бороды и длинных волос зовем викингом.
– А я-то думал, мы сегодня оторвемся по полной. – Йорис выглядит почти разочарованным.
– Вот именно. Поэтому вначале нужно закинуть в желудок что-нибудь существенное, – возражает Джоэль, а Кено взмахивает своим пивом.
– Что в этом неразумного?
– Задай мне этот вопрос, когда в следующий раз будешь валяться среди ночи на углу какой-нибудь улицы и блевать, – намекаю я на позапрошлые выходные. – Надеюсь, у тебя окажется с собой резинка для волос. Потому что я больше не собираюсь убирать с твоего лица волосы. – При этом воспоминании меня едва не тошнит, а Джоэль и Йорис фыркают от смеха.
– Старик! – недоверчиво произносит мой сосед по комнате. – Неужели так оно и было? Ты держал его волосы, пока его рвало?
– Могу это подтвердить. – Йорис поднимает руку. – Я там был.
Джоэль морщится от отвращения.
– Я бы так не смог.
– Мне стало жаль его волосы, – сухо
