это здание, похоже, и близко не готово.
Я искоса бросаю взгляд на Дрейка, чтобы убедиться, что он меня не услышал, но он слишком занят, рассказывая какую-то замысловатую историю о сексе втроем достаточно громко, чтобы слышал весь бар.
Гаррет хлопает меня по плечу.
— Расслабься. Все не так уж и плохо, как ты думаешь. Как только они вытащат оттуда оборудование, оно будет выглядеть в десять раз лучше, вот увидишь.
Я киваю, пытаясь впустить его слова как утешения.
— Ты прав.
Его рука остается на моем плече, пока он наблюдает, как я делаю глоток своего напитка.
— Эй, у нас все хорошо, верно? Я не хотел сегодня переступать черту…
Быстро качая головой, я ободряюще смотрю на него.
— Да, у нас все хорошо. Она всего лишь моя секретарша. Я был серьезен.
Подняв руки в знак капитуляции, он кивает.
— Я верю тебе. Я просто немного повеселился. Я не хотел…
— Гаррет, все в порядке. Она просто… слишком молода для всего этого. На самом деле я не хотел, чтобы она вмешивалась.
Я знаю еще до того, как слова слетают с моих губ, что это лицемерие. У нас работает много женщин в возрасте двадцати одного года. Сабы, Доммы, танцовщицы, официантки, исполнители, кто угодно. Пока они совершеннолетние, возраст не имеет значения.
— Ты собирался рассказать мне, где ты ее нашел, — говорит он, насмешливо морща лоб.
Минуту назад я собиралась сказать ему, но вдруг поняла, что не готов. Как только я расскажу, что нанял бывшую девушку своего сына, все усложнится. Как будто я не хочу, чтобы они осуждали меня за то, чего я еще даже не сделал. Между мной и Шарлоттой не может быть ничего сексуального. Я нанял ее исключительно с целью попытаться вернуть моего сына — как, я до сих пор не совсем уверен, но это должно сработать.
Все, что имеет значение, — это то, что я не переступлю эту черту.
— В другой раз, — бормочу я поверх края своего бокала.
— Эй, — говорит Хантер, поднимая свой бокал, — ребята, вы можете поверить, что мы наконец-то делаем это? Нам нужно произнести тост.
— У нас еще шесть недель впереди, — напоминает ему Мэгги. — Не сглазь.
— Я ничего не сглазил. Табличка на двери, мероприятие по открытию запланировано. Мы наняли персонал и являемся полноправными членами клуба. Ребята… мы открываем гребаный секс-клуб.
— Выпьем за это, — говорит Гаррет, поднимая свой бокал.
Остальные из нас вторят ему, чокаясь бокалами, прежде чем опрокинуть их обратно, а затем мы замолкаем, пока слова оседают в памяти.
Мы открываем гребаный секс-клуб.
ПРАВИЛО № 11: НЕ СРАВНИВАЙ СВОЕГО ГОРЯЧЕГО БОССА СО СВОИМ ОТЦОМ ЗА МГНОВЕНИЕ ДО ТОГО, КАК ПРИКОСНЕШЬСЯ К ЛИНИИ ЕГО СЕРДЦА
Шарли
— О Боже, — бормочу я, открывая свою электронную почту, чтобы найти фотографию женщины, подвешенной к потолку, обнаженной и обмотанной черным шнуром. Она выглядит так, словно попала в рыболовную сеть, и хотя я не могу отчетливо разглядеть ее зад, готова поспорить, что это отличное место для… доступа.
Эмерсон хмурит брови, пристально глядя на меня.
— Все в порядке? — Спрашивает он.
— Эти приложения…
Глубокий смешок эхом доносится из его угла комнаты, и я в шоке смотрю на него.
— Я имею в виду, что это вообще такое?
Он встает и подходит, чтобы посмотреть на экран моего компьютера. Положив руки на спинку моего стула, он наклоняется надо мной и смотрит на то же изображение, что и я.
— Это называется Шибари, — тихо говорит он, его глубокий голос отдается грохотом по всему моему телу.
— Это то, ради чего ты…нанимаешь людей? — Спрашиваю я, судорожно переводя дыхание.
— Это была идея Гаррета провести презентацию веревочного бондажа, поэтому нам нужны несколько экспертов для демонстрации.
— Похоже, это больно, — морщусь я.
На это трудно смотреть, и еще более неудобно просматривать различные фотографии, присланные этой женщиной, с отцом Бо, стоящим у меня за плечом.
— Ты былы бы удивлена, узнав, сколько людей хотят быть связанными и…
Я поворачиваю свое лицо и смотрю ему прямо в глаза. Когда он снова смотрит на меня сверху вниз, моей коже становится жарко.
— Это немного больше, чем просто связано, — отвечаю я тихим шепотом.
— Не выбивай это, пока не попробуешь, — говорит он.
Я делаю глубокий вдох, вдыхая кедрово-мускусный аромат его одеколона.
— А ты? — Осторожно спрашиваю я.
— Был так связан? — Его тон пронизан юмором, когда он откидывается назад.
Я больше не чувствую запаха его одеколона, и это разочаровывает меня.
— Нет.
— Я имела в виду… не обращай внимания.
Это становится неудобным. Мнение, которого я придерживалась две недели назад о том, что можно быть секретаршей владельца секс-клуба, не разговаривая о сексе, по сути, вылетело из головы. Мы продолжаем загонять себя в угол разговорами, которые неизбежно заканчиваются неуместно. Не помогает и то, что я не знаю, когда нужно остановиться.
— Я задаю слишком много вопросов.
— Да, это так.
Не помогает и то, что за последние четырнадцать дней меня все больше и больше влекло к Эмерсону. Может быть, это любопытство, или проблемы с папой, или просто старая влюбленность, но тот факт, что ему сорок, стал привлекательным, а не вызывающим отвращение.
Большинство парней моего возраста — сплошная неразбериха. Эмерсон является воплощением совершенства. Все, что у него есть, дорого по высшему разряду, и даже его кожа чистая и совершенная. Я ловлю себя на том, что мне хочется запустить пальцы в его короткую бородку и поцарапать ногтями его волосы цвета соли с перцем.
И я держу пари, что мужчина его возраста более искусен в постели, чем парень, который занимается этим всего пару лет.
Прекрати это, прекрати это, прекрати это.
Оглядываясь на изображение на экране, я думаю о женщине на фотографии. Она красивая, с длинными черными волосами и телом, за которое большинство из нас отдало бы жизнь. Мне хотелось бы хоть на мгновение обрести уверенность, которая, должно быть, требовалась для того, чтобы жить той жизнью, которой живет она. И я не имею в виду быть связанной, но знать, чего она хочет, выходить на улицу и получать это.
Эмерсон не приводил меня обратно в клуб с первого дня, когда застукал меня в тронном зале с Гарретом.
Даже если он упоминает, что ему нужно повидаться с Хантером или Мэгги, он хмурится и добавляет: — Я пойду позже.
Как бы говоря, что он предпочел бы пойти один.
Я нахожу его чрезмерную заботу одновременно милой и раздражающей. Мой отец в основном защищал меня, но это
