А пока не доказано, то нет и вины.
— Всё верно, — согласился он. — Просто оговорить человека нельзя. Но как вы думали поступить после того, как Зимин разрешит вам покинуть больницу?
— Так вот я почти уже договорилась с тёщей Василия Васильевича о совместном ведении бизнеса, — рассмеялась я.
Почему-то сегодня с ним легко смеяться. Или это на контрасте после подлеца Носова?
— С тёщей Зимина? Бизнес? Вы отважная особа, — изумился он.
— Да, вон стоит её швейная машинка, так вышло, что я умею с ней управляться, а у местных жителей есть нужда в мастере. Починка одежды, шитьё постельного и столового белья, и других простых вещей. Конечно, до профессионального портного мне далеко, но что-то я умею, шью с детства, как раз та самая бабушка и научила. А раз мне нужно срочно определяться с жильём и работой, то можно и так.
— Можно и так? А как ещё можно? Что вы ещё умеете, Ольга Дмитриевна?
Собеседование, да? Ну поехали.
— Я умею работать с детьми — развлекать, обучать через развлечение и не только, занимать нужным в течение определённого времени. Умею работать с документами. Умею искать информацию и писать статьи или какие-то работы. Немного работала с новостями — подавала в нужном ключе и размещала… там, где могли прочитать. Но всё это здесь оказалось сложно, я же не могу подтвердить свои умения, только если меня испытают. А говорят, что до испытания ещё нужно рекомендации показать, а откуда они у меня? Были да сплыли.
— Рекомендации тоже были среди ваших пропавших документов? — сощурился он.
— Да, — кивнула я.
Потому что там была бумага от бывшего заведующего кафедрой — о том, какая я хорошая и незаменимая сотрудница. Правда, когда я её показывала, меня пару раз ехидно спросили — что же, раз я такая хорошая, мне не нашли места на другой кафедре, когда нашу съели? А вот не нашли. Точнее, говорили, что может быть в следующем году кое-что будет, но до следующего года нужно было ещё как-то дожить.
А сейчас уже и вовсе эти вопросы неактуальны. Зато других нарисовалась полна коробочка.
— Значит, нужно хорошенько встряхнуть Михалыча, — раздумчиво сказал Соколовский.
— Вы его знаете, этого Михалыча?
— Приходится, — пожал он плечами. — Он здесь самый крупный, есть ещё трое, но так, по мелочи. А к нему тащат и фартовые, и обычные, если деньги нужны и есть, что продать. И деньги в рост он тоже даёт, как без этого.
— Какой незаменимый для здешнего общества человек, — вздохнула я.
— В какой-то мере да, незаменимый. Ссудной кассы для бедняков здесь нет, другой ссудной кассы. Поэтому его услуги пользуются спросом. Бывает, даже и приличные железнодорожные рабочие нуждаются в некоторой сумме до дня выдачи жалованья, и тоже к нему бегают. Поэтому — фигура приметная.
— Но ведь это… незаконно? — поинтересовалась я чисто любопытства ради — что ответит.
— Скупка и перепродажа краденого — незаконно. А за всё остальное он, не поверите, даже подати платит.
Отчего же, поверю. Дома многие так работали — официальная зарплата с официальным налогом, и какие-нибудь услуги из рук в руки, а то и вовсе наличкой, чтобы не светить в банковском приложении поступления.
— Значит, я буду рада, если удастся ещё хоть что-нибудь найти.
— Тогда я загляну ещё попозже, — Соколовский поднялся. — Желаю вам удачи, Ольга Дмитриевна. Мы ещё непременно поговорим.
Он ушёл, я подошла к окну и осторожно поглядывала на улицу из-под занавески. Где же вы, Матрёна Савельевна? Приходите уже, да пойдём с вами дальше.
21. Матрена Савельевна прячет глаза
21. Матрёна Савельевна прячет глаза
Стеша заглянула в палату осторожненько, увидела, что я тут одна, и вошла.
— Все ушли, да? И что? Какие новости?
— Мне вернули мои ботинки, больше новостей нет, — вздохнула я. — Тёща Зимина не приходила?
— Нет, её бы слышно было с порога, — усмехнулась Стеша.
Это точно, Матрёна Савельевна — женщина громкая. Только заходит в больницу — и её уже слышно по всем палатам и в кабинете доктора тоже.
Тем удивительнее было, что когда она вошла, тихо-тихо, мы вообще не сразу заметили. Пришла Анна, рассказывала, как мужики пытались обмануть медсестру Марфу и напроситься на две свободных койки — мол, у одного брюхо болит, у второго голова. А Марфа отправила обоих на осмотр к доктору, и тот сразу же сказал, что у них обоих разве что похмелье, и ничего более. Попросил Акулину сделать какое-то снадобье и напоить обоих, и после выпроводить восвояси.
Мы смеялись, и не сразу услышали помянутую Матрёну Савельевну. Она просочилась в палату тихонечко, поздоровалась да показала девицам глазами на дверь, те и вышли.
— Знаешь, Оля, тут такое дело, — начала она неуверенно.
Начало мне не понравилось.
— Что случилось, Матрёна Савельевна?
— Да тут так случилось, что ни к Лушке, ни к Баирме сейчас нельзя. У Баирмы сегодня какой-то мужик завёлся с подачи Кондрашки, сам лично пришёл и жильца ей во флигель сговорил. А Лушку какими-то грехами припугнул, что-то там сын её старшенький натворил в городе, не то литературу запрещённую читал, не то ещё что похуже делал, она теперь ревёт белугой и говорит, что пока даже за деньги никого не пустит, ведь если её в чём обвинят и накажут, то кому её младших поднимать?
Я вздохнула и разгладила юбку на коленях. Вот так, значит. Показал мне, что если он не захочет, то мне тут жизни не будет. Это было… да ожидаемо это было. Что, Оля, уже подумала, что всё наладилось? А вот так. Ничего нового, что дома, что здесь.
— Грустно, очень грустно. Что же, получается, и дохода у нас с вами тоже никакого не будет? — спросила я на всякий случай.
— Может быть ты, Оля, пока схоронишься где-нибудь? Поутихнет, да снова возьмёмся, — неуверенно сказала тёща Зимина.
— Так вот негде мне, — сказала я, не глядя на неё. — Знакомых тут у меня нет. Рекомендацию дать некому. Я было подумала, что можно по-честному, но что-то с этим, я смотрю, сложно.
— Это точно, мастерица ты знатная, — согласилась Матрёна
