лицо. Однако ей не нравилось, что он ее дразнил.
— Вот поешьте, берите больше.
— Что у тебя тут? — спросил он, заглядывая в сундучок. Он сморщил нос. — Опять лосось! Неужели крестьяне не могут ничего придумать кроме этой вечной лососины?
Однако он ел ее с большим аппетитом. Силье была немного удручена. Добрый охотник с хутора каждый день ловил в речке рыбу, он гордился своим уловом. Правда, их еда была несколько однообразной, но надо было быть благодарным и за это. Не у всех было, что поесть. Собственно, она сама не ела, и у нее текли слюнки, когда она наблюдала, как исчез последний ломтик. Но ему же еда была нужнее, чем ей.
Когда Хемминг покончил с едой, то он, наконец, поднял на нее глаза и действительно увидел Силье. Она могла прочесть восхищение в его глазах, и ей стало так тепло и хорошо на душе. Хемминг сразу понял, что пустой болтовней здесь он ничего не добьется. Это была серьезная и верная девушка — девственница, тут он мог бы съесть свою шляпу. Если бы у него была шляпа. Ну, девственности он ее бы скоро лишил. Когда бы у него нашлось время. А сейчас он должен был думать о более важных делах. О том, как спасти жизнь, например.
Он украдкой взглянул на Силье. Было бы очень приятно превратить этот бутон в молодую женщину. Она была лакомой на вид в любом отношении. От нее пахло свежестью, правда, тут примешивался запах красок. Она производила впечатление теплокровной — с каштановыми волосами, фиалковыми глазами и блестящими белыми зубами за соблазнительными губами, нежными, словно лепестки розы.
— Присядь ко мне, Силье, — сказал он слабым голосом. — Я так устал, я так нуждаюсь в разговоре с умным человеком.
Помедлив, она села у стены неподалеку от него и, натянув платье на коленях, прикрыла ноги. Хотя она не размышляла об этом сознательно, инстинктивно чувствовала, что ситуация была непростой. Вряд ли его мужское самолюбие могло смириться с тем, что она спасла его от ужасной смерти, что она видела, как его били по лицу и называли идиотом. И теперь она снова пришла на помощь жалкому, запущенному бедняге. Интуиция подсказывала Силье, что она должна поддержать его достоинство.
— Вы… Вы член повстанческого движения? — робко спросила она, восхищаясь им.
Он допил остатки пива, которое она ему принесла.
— Еще бы, — сказал он нарочито небрежным тоном. — Я, пожалуй, один из руководителей.
— О! — произнесла она восхищенно. Ее глаза расширились. Это ободрило Хемминга. Он равнодушно рассматривал свои довольно грязные ногти.
— Ты знаешь… Я же получаю особо трудные задания. Поэтому в тот раз меня взяли в плен. Рисковал жизнью за других. — Это совсем не походило на то, что сказал Силье ее таинственный защитник. Он намекнул на безрассудное посещение женщины. Но Силье не хотела этого слышать.
— Он очень могущественный, ваш господин, — сказала она мечтательно. — Он однажды пришел и помог мне. Когда маленькая девочка заболела чумой. Не знаю, что он сделал, но он вылечил ее, и мою обмороженную ногу тоже. Его руки казались такими обжигающе горячими.
Хемминг уставился на нее.
— Кто? Ах да, он! Ты ошибаешься, — прервал он ее нетерпеливо. — Он не мой господин, я его не знаю, никогда его не встречал…
Силье поняла, что зашла слишком далеко. Здесь никто не смел болтать о Дюре Аулсоне, главаре мятежников. Одно единственное бездумное слово могло отправить его в одну из ловушек фогда. Он вроде бы не существовал. А она забыла об этом. Неприятно, что Хемминг разозлился!
— Он был у тебя в доме? — спросил он шепотом, хотя только что отрицал существование этого человека.
— Конечно!
Хемминг быстро сделал какие-то небрежные движения, изображающие знамение.
— Ты сумасшедшая! Сумасшедшая! У тебя стояли там хлеб и соль?
— Это зачем?
— Посыпать солью! Это помогает. Соль и хлеб. А маленькая девочка… ты совершенно ненормальная, как ты могла? Ты ее перекрестила? Или у тебя есть серебряная монета с изображением креста?
Лицо у Силье вытянулось.
— Мари, одна из женщин на хуторе, подложила такую монету под ножку кровати Суль.
Хемминг с облегчением вздохнул.
— Слава Богу, пожалуй, тут все будет хорошо. А грудной ребенок? Как дела с ним?
Так мило с его стороны интересоваться маленькими! Силье не могла отвести взгляда от его хорошо вылепленного лица. Ликующая радость наполняла ее при виде такой красоты, такого совершенства.
— Маленькому Дагу живется хорошо, спасибо. Даже слишком хорошо. Грета портит его, пичкая едой, а я почти его не вижу.
— Ты, наверное, хорошо позаботилась о вещах, в которые он был завернут?
— О да, об этом сказал… — Нет, она не имела права называть имя Дюре Аулсон.
— Ты уверена, что никто не может взять их у тебя? Они дорогие, ты понимаешь.
— Нет, никто не может их взять.
— Значит, ты хорошо их спрятала?
— О да, в ящике под моей кроватью.
— Надеюсь, что это достаточно надежно, Силье. Я должен идти. Огромное спасибо за еду. Я увижу тебя снова?
Она покраснела от радости.
— Если вы хотите.
Они встали, он протянул руку и поднял кверху ее подбородок. Он стоял к ней очень близко.
— Ты знаешь, Силье, что ты мне очень нравишься.
Она опустила глаза и покачала головой. В ее ушах стучало от прихлынувшей к лицу крови.
— Но ты такая. Могу ли я… приехать и навестить тебя?
Силье испуганно посмотрела на него.
— Со всем почтением, разумеется, — улыбнулся он. — Я хочу только иметь право поговорить с тобой. Ты такая умная.
Как она ни старалась, она не могла припомнить, чтобы сказала сейчас что-то умное. Несколько испуганных восклицаний — это было все.
— Но я еще не смогу приехать в ближайшее время. За нами охотятся, и мы должны скрываться. Можешь поверить, я веду одинокую жизнь. Но как только подручные фогда отправятся в другое место, я приеду.
Она ощущала руку под своим подбородком как чужую, непривычную. Никогда еще мужчина не дотрагивался до Силье таким образом. С попытками изнасилования она сталкивалась уже не раз. Но она была так настроена защитить свою честь до конца, что становилась жестокой. До сих пор она с этим справлялась.
Конечно, рука Хемминга была не такой горячей, как у другого. Та была осторожной, сильной рукой, но это же совсем разные вещи…
О, почему она думала о том человеке теперь? Рядом же был Хемминг, он смотрел ей в глаза своими красивыми голубыми глазами и чуть грустно, печально улыбался. Бедный юноша, быть таким гонимым и несчастным!
— Разумеется, вы можете навестить
