произошло накануне в доме На Семи Ветрах. И с мокрым от слез лицом бросился к стоявшим на часах людям из городского ополчения.
— Прошу вас, месье, пропустите меня! Мне во что бы то ни стало нужно к господину де Бугенвилю или к господину де Бурламаку, или к кому-нибудь из ваших начальников…
— Больше им делать нечего, как слушать мальчишку. Что тебе от них надо?
— Случилось большое несчастье, и моей матери требуется помощь…
— Есть дела и поважнее, чем заниматься с женщиной, — проворчал ополченец, преграждая Гийому путь ружьем.
Но один из его товарищей узнал мальчика.
— Постой-ка! Это же маленький Тремэн, младший сын доктора. Что случилось, малыш?
— Мой отец мертв, господин Тавернье тоже, а мать в госпитале — она тяжело ранена. Умоляю вас, пропустите меня к господину де Бугенвилю. Это наш друг… Я не знаю, что теперь делать…
— Тремэн мертв? Боже мой… Это ужасно. Мне очень жаль, малыш, но не понимаю, чем полковник сможет тебе помочь: все мы можем завтра погибнуть, когда начнется приступ… Лучше тебе вернуться в госпиталь…
— Нет. Мне нужно с ним поговорить. Он, должно быть, в замке Сен-Луи… Пропустите меня!
— Ладно, у нас нет причин тебя задерживать, но учти: на площади полно народу…
И в самом деле, плотная угрюмая толпа теснилась у входа в замок губернатора (В наши дни замок Ле Шато-Фронтенак, огромный отель, принадлежащий канадской железной дороге, стоит на прежнем месте. — Прим, авт.): мужчины плакали от отчаяния, женщины молились на коленях… С уцелевших церквей послышался погребальный звон. По улицам, где прошел Гийом, из дома в дом, от площади к площади распространялась весть — маркиз де Монкальм умер, а с ним и надежда этих людей; некоторые, из них, будто лишившись разума, бежали кто куда по улицам, заваленным обломками. Печаль была всеобщая… но постепенно росла паника, как будто смерть, в которую упорно не желали верить, пробила в укреплении роковую брешь.
Так, в сущности, оно и было. Отступление армии к Жак-Картье поколебало уверенность, которой, словно стеной, окружили себя жители Квебека. Смерть героя разрушила ее. Если бы наперекор судьбе он остался в живых, то никакая сила не привела бы их в отчаяние. Конечно, все знали, что есть другой полководец, что шевалье де Леви — человек больших достоинств, который будет сражаться до последнего вздоха. Но это было не то же самое.
Гийом без труда проник в замок Сен-Луи: часовые плакали, склонив головы на ружья, и никому до него не было Дела. Дворец губернаторов Квебека вряд ли заслуживал свое название и вовсе не походил на Версаль; несмотря на то, что он был центром событий (иногда весьма заметных) в светской жизни канадского общества, это был скорее большой замок, заключенный вместе с садом в кольцо толстых стен, вокруг которых располагалось несколько военных зданий. Господин де Водрей вел там, пока не началась осада, весьма приятную жизнь, проводя часть зимы в Монреале, который был лучше укрыт от ледяных ветров. Возвращался он лишь весной, по случаю одного события: первая почта из Франции с открытием навигации.
Очутившись в просторном здании, Гийом пошел наугад, туда, где было больше всего народу. Так он добрался до широкой двери, которую охраняли два гардемарина, но когда он попытался войти, они преградили ему путь своими протазанами. Гийом хотел было обратиться к ним, как вдруг, словно в сказке, перед ним возник тот, кого он искал. С обезображенным болью и гневом лицом он волочил за собой человека в одежде рабочего с какими-то инструментами, а тот, не переставая, оправдывался:
— Поймите же, господин офицер, я не настоящий столяр. И если я что-то мастерил у сестер Святой Урсулы, то это еще не значит, что я смогу сделать гроб. Я никогда их не делал!
— Не боги горшки обжигают. И нам нужно прилично похоронить господина маркиза де Монкальма…
— Для этого есть краснодеревцы, специалисты, а я…
Бугенвиль угрожающе придвинул свой крупный нос к бороденке человека:
— Никто из оставшихся не хочет его делать! Все они жалуются, что им не по душе сколачивать доски для человека, которого они любили и уважали… что это принесет несчастье всему цеху!
— А мне, что же, это не принесет несчастья? Я тоже относился к нему с почтением и…
В этот момент довольно плотный и богато одетый человек вышел из комнаты. Гийом узнал в нем губернатора. Тот слышал разговор и посмотрел на несчастного тяжелым взглядом.
— Либо ты сделаешь, что тебе говорят, либо я брошу тебя в самую страшную тюрьму, какая у нас есть. Входи! Тебе принесут все, что потребуется. В твоих интересах подчиниться мне, Мишель Боном!
Положив на плечо несчастного руку еще более тяжелую, чем его взгляд, господин де Водрей увлек его в комнату. Бугенвиль хотел пойти за ними, но Гийом вцепился в его руку и чуть не упал — таким резким было движение офицера. Тогда он закричал:
— Мне нужно с вами поговорить! Хоть взгляните на меня!
Уронив на него усталый взгляд, офицер несколько оживился.
— Маленький Гийом! — вздохнул он. — Что ты здесь делаешь?
— Я хотел вас увидеть, потому что вы мне нужны…
— Чтобы стать моряком? — горько сказал тот.
— Нет. Потому что мне нужна помощь. Мой брат убил отца и Адама Тавернье, смертельно ранил мать, но мы с Конокой смогли доставить ее в Главный госпиталь. Дома На Семи Ветрах больше не существует, а в наш дом на улице Сен-Луи мы не можем вернуться, если хотим хоть ненадолго остаться в живых. Ришар обязательно доведет свое дело до конца…
— Боже мой!..
Офицер быстро взял мальчика за руку и отвел в сторону, к окну, где не так сновали люди. Там он наклонился к нему:
— Чего ты хочешь от меня?
— Посадите Ришара в тюрьму, чтобы он не смог больше причинить нам зла! Я хочу, чтобы его повесили! Во-первых, он предатель…
Торопясь, Гийом рассказал о том, что произошло в Фулонской бухте, и обо всем, что последовало за этим. Бугенвиль слушал, и его лицо выражало еще большее страдание, чем раньше. Замолчав, мальчик поднял на своего друга серьезные глаза, в которых не осталось ничего детского, кроме надежды. — Вы сделаете это, правда? Его посадят в тюрьму, повесят?..
Полковник медленно покачал головой, и свет угас в глазах Гийома.
— Нет?.. Но почему?.. Он — убийца!
— Я понял… Могу лишь тебе обещать, что я проткну его шпагой, если только он мне попадется, либо прикажу своим солдатам расстрелять этого жалкого предателя. Но я не могу арестовать его, а
