паркинге холодно и пахнет бензином.
— Пошли, — хлопает по плечу и шагает прочь к дверям лифтовой площадки.
Колесики чемодана, который он катит за собой, неприятно поскрипывают.
Если он женится на этой шмаре, то это точно конец, и мама совсем слетит с катушек. Она тогда не просто свой бренд создаст, а захватит, блин, мир, чтобы всех нарядить в свои платья, лишь отвлечься от того, что у папы новая жена.
А когда эта жена ребенка родит?
Я должен что-то сделать. Меня начинает трясти.
— Борь, — папа оглядывается и ставит чемодан. — Я могу попытаться взять тебя на руки.
— Я не успокоился, — поскрипываю зубами. — нихрена я не успокоился. И нихрена твои книжки не помогают!
— Ты много ругаешься.
— Скажи! — мой голос прокатывается по парковке. — Ты ее любишь?! Любишь маму?! А?! Любишь? Или все? Скажи!
Глава 26. Я зол, очень зол
— Скажи, что ты ее разлюбил! — орет Борька и сжимает кулаки. — И закроем тему! Закроем, если ты ее не любишь!
И сколько в нем сейчас злости и безнадеги, будто мой ответ повлечет смерть всех его близких.
Я знал, что однажды он так закричит и задаст именно этот вопрос, от которого мне станет горько во рту.
Его отчаянное желание, чтобы мама и папа были вместе, режет меня по живому, и вместе с тем вызывает дикий гнев к Анфисе, которая не может даже со мной поговорить.
Хотя бы ради сына сесть и поговорить.
Не надо меня прощать, потому что я принимаю ее право идти своей дорогой, но разговор нам нужен, чтобы окончательно все закрыть между нами.
Тогда и Борька успокоится.
Поговорить, согласиться, что мы не враги, а бывшие муж и жена, которые все равно должны смотреть в одну сторону, ведь у нас дети.
Два года прошло. Я устал.
Первые полгода я был полон решимости все исправить, но сейчас… Сейчас я хочу домашнего уюта, теплую воркующую женщину под одеялом и ласковые объятия.
Пусть и не от той, в которую я втрескался в свое время до искр в глазах и онемевших пальцев. Да и влюбленность, как показала, практика не горит огнем годами.
— Что ты молчишь?!
А что я могу сказать сыну?
Поделится с ним, что я не знаю, что именно я теперь чувствую к его матери? Что ее отказы, упрямство и тупое игнорирование моих слов в наушниках медленно, но верно привело к раздражению?
Конечно, я головой понимаю, что она имеет право обижаться, но не почти два года. Да, сейчас я согласен на Диану, которая где-то лжет, где-то льстит, где-то липнет с ласковым мурлыканьем.
Вероятно, у нее такие же планы на мою скромную персону, как и у меня на нее. Использовать и взять то, чего не хватает.
Упустим из внимания момент, что вот это “не хватает” и привело к тому, что передо мной стоит разъяренный сын.
По макушке проходит поток холодного воздуха, что вырывается из вентиляционной трубы над головой.
Не хватало.
Мне однажды стало не хватать с Анфисой женской ласки.
Игривого кокетства.
Ленивой нежности, в которой мужчина и женщина могут лежать на диване часами. Какая роскошь! Пятнадцать минут милый, и я побежала рисовать новые эскизы. У меня горят все сроки.
Не хватало глупых разговоров ни о чем.
И всего этого мне начало не хватать до рождения Афинки. Со второй беременностью Анфиса вообще отвернулась от меня в желании завоевать новые вершины в своем деле. Эскизы, тряпки по всему дому, выкройки и бессонные ночи за швейной машинкой.
Я сначала просил, потом требовал, чтобы она ночами хотя бы спала со мной в кровати, а не приходила под утро, когда я уже просыпался, но моя жена игнорирует любые авторитеты.
Ей надо отшить десять новых платьев, и она это сделает, ведь ей скоро рожать, а с грудничком все встанет на паузу. И похуй на мнение мужа, который пытается ее притормозить.
— Прекрати, Гера, ты не понимаешь, что для меня это важно? Я не могу сейчас взять паузу! Никто не говорил, что будет просто со второй беременностью!
Секс?
Он был. Нет, мне не отказывали, но были не со мной. Были со своими сраными платьями и выкройками.
До идиотизма доходило.
Я, блять, кончаю, тянусь, чтобы как следует засосать свою жену, которая внезапно, за секунду до смачного поцелуя с рыком и последней волной оргазма смотрит мне в глаза и говорит:
— Воротничок-стоечка плохая идея. Нужен круглый ворот.
А после вползает из-под меня, чмокает, торопливо вытирает между ног влажной салфеткой и бежит в свою мастерскую к иголкам и тряпкам.
И не было во мне чувства вины, когда она поймала меня с поличным.
Это правда.
Я не получал от своей жены, что положено мужу. Поцелуев, смеха, мур-мур, объятий и ленного безделья в выходные дни.
Ах, грудничок на ее руках? Начнем с того, что все началось до грудничка, и плавно перейдем к тому, что я вставал по ночам к Афинке, я нанимал няню, я приезжал посреди дня домой на пару часов, чтобы мамуля поспала, отдохнула, и к вечеру, может быть, обратила бы на мужа внимание.
Хуя с два. Мама шла к своим тупым платьям, потому что появились зацепки на создание бренда.
Спасибо, что хоть на Борьку ее хватало. Уроки проверит вместе со мной, переговорит о делах в школе и попросит помощи с тем, что надо поддержать ткань, пока она прикалывает ее к манекену. Наверное, поэтому у Борьки воспоминания, что у нас все было хорошо.
— Я очень зол на твою маму, — тихо отвечаю я. — Вот так, Боря. Знаешь, она в какой-то момент стала замужем не за мной, а за своими платьями. И ведь ничего не изменилось.
Глава 27. А сейчас полегчало?
Борька сжимает кулаки еще крепче и загнанно смотрит на меня, а после шипит:
— Но ты так и не сказал, что ты ее разлюбил. Я тоже на нее постоянно злюсь.
Сейчас можно закидать Борьку по уши глупостями “мы с мамой все равно родные люди” и “люблю ее, как вашу маму”, но это все чушь собачья.
Родные люди?
Я с ней сейчас вообще не чувствую никакого родства. Да, был штамп в паспорте, были кольца на пальцах, но сейчас нет между нами никакой близости.
А, может, я просто заебался за все это время
