в Кабул.
Но в одном маленьком кишлаке в нескольких милях от Кабула он навострил уши. «Мы услышали кое-что новенькое о Баграме, о найденных там сокровищах, и во мне так взыграло любопытство, что я решил туда вернуться»[292].
Массон опять поехал в долину, сопровождаемый озадаченными всадниками-афганцами, отряженными местным вождем для присмотра за «странной птицей». В первом же кишлаке Массон снова стал задавать свои вопросы и получал привычный ответ: никаких монет ни у кого нет, никто ничего не находил. Он уже был готов признать поражение.
И тут какой-то старик предъявил один-единственный старинный медяк.
Массон поднес монету к свету. Поцарапанная, стертая, невероятно старая, она выглядела как послание из потустороннего мира. На него смотрело лицо неведомого царя, под профилем царя была надпись на непонятном языке. Монета намекала, что рассказы местных жителей могут быть правдивыми. Он заплатил старику за монету гораздо больше ее цены.
Все тут же изменилось. Стоило местным понять, что Массон готов платить за монеты, они разбежались и быстро вернулись с мешками старинных денег. Голод сменился пиршеством: Массон нырял в эти мешки, как голодающий, которому натащили яств. Купить сразу много он не мог и тщательно отбирал лучшее, «отвечавшее моим намерениям. Так я набрал, к своему удовлетворению, примерно 80 монет, позволявших ждать в будущем блестящих результатов»[293].
Раньше местные опасались, что если они признаются Массону в своем богатстве, то он отберет его у них насильно и, того хуже, обратит их в подневольную рабочую силу, заставив рыть землю в поиске древних сокровищ, «из-за чего решено было по возможности скрывать их от меня. Как признался мне потом один золотых дел мастер, в тот момент, когда я к нему обратился, у него было целых пятнадцать фунтов старинных монет, которые ему не советовали показывать мне»[294].
После нескольких часов радостной торговли «разнесся слух о ференги, пришедшем набирать солдат, и из окрестных селений сбежались толпы проверить, правда ли это, и узнать, сколько обещают платить. Я счел за благо уехать»[295].
Массон вернулся в Кабул с кружащейся от радости головой и с карманами, набитыми прошлым. Рассказы о Баграме, которые он долго слушал на кабульском базаре вперемежку с байками про муллу Насреддина, получили подтверждение.
Неужто он и вправду нашел Александрию-в-Предгорье?
Он знал, что подобрался к ней совсем близко: возможно, под копытами его коня лежали Александровы стены. С другой стороны, горсть монет еще ничего не доказывала. Они были настолько истертыми, что на них почти ничего нельзя было разобрать, и ни на одной не был изображен сам Александр Македонский. А даже если бы и был, одна монета с Александром еще не доказывала бы, что она подобрана в его городе. «Курганы, монеты и другие древности обыкновенно указывают на город, хотя, возможно, это только городское кладбище»[296]. Массону требовалось нечто более существенное.
Его ждало много работы.
На обратном пути в Кабул до него с опозданием дошло, что он уже израсходовал все свои деньги.
6
Золотая шкатулка
Княжество Кач находилось на западной оконечности Индии, на краю огромной белой пустыни, в 1,6 км от Кабула. Это был дикий просоленный край, продуваемый ветрами, испепеляемый летней жарой. Из своего полуразрушенного дворца в городке Бхудж-Качем правил махараджа Дешалджи II, восполнявший свое слабосилие обилием громких титулов и вообще всего, до чего мог дотянуться. Махараджадхираж Мирза Махарао Шри Дешалджи II Сагиб Бахадур превратил свою столицу в пустыне в сияющий бриллиант Индии. Его дворец был набит венецианскими светильниками, полон фонтанов с разноцветными струями, замысловатых часов, паланкинов, витражей; имелось здесь и пугающее чучело носорога. На стенах висели портреты мясистых европеек, рядом с которыми красовалась надпись в рамке «Веселье с шлюхами». С бастионов своего дворца махараджа мог взирать на город и на зеленые лужайки и белые стены британской резиденции, где проживал самый сердитый во всей Индии человек, резидент-администратор Ост-Индской компании в Бхудже Генри Поттинджер.
Представьте себе самого раздражительного человека из всех, с кем сталкивались, умножьте его вспыльчивость на два – и, возможно, получите кого-то похожего на Поттинджера. Просидев один в комнате несколько минут, к вашему возвращению он бы люто возненавидел и диван, и половицы в полу. Даже на парадном портрете он выглядит так, будто собирается отложить бумаги и дать пинка художнику: усы топорщатся, щеки гневно пылают. Его способность обижаться могла сравниться только с его способностью хворать. Мудрая Ост-Индская компания поручила ему управление самой трудной и чувствительной областью Индии. (Даже сегодня с Качем лучше не шутить. Чем ближе граница с Пакистаном, тем более грозными становятся предостережения: «Нарушители будут застрелены».)
Поттинджер совершенно не годился для того, чтобы дергать за ниточки ветхого золотого княжества махараджи. Летом местный зной иссушал его рот и глаза, грозившие вот-вот вылезти из орбит. Пробуждаясь поутру, он долго решал, на кого обратить свой гнев: на разбойников, махараджу, бездарных подчиненных, бездарных вышестоящих, погоду, врагов – или на всех сразу. Обычно он выбирал последнее.
Как-тот раз в 1833 году, за два-три месяца до того, как Массон отправился в Баграм, Поттинджер забыл разозлиться. В нем пересилило любопытство. Только что он получил неожиданное письмо из Кабула, на голубой русской бумаге. Автор письма старался произвести хорошее впечатление, сплетничая о придворных Дост-Мохаммеда и о кознях Хаджи-Хана. Но прошлое занимало автора письма гораздо больше настоящего. «Особенная моя цель в этих краях – добыча древностей, – писал он. – И мне сопутствует успех». Не желает ли мистер Поттинджер узнать о его находках больше? Если да, то он намерен «пробыть в Кабуле еще шесть-восемь месяцев, если не дольше. Связаться со мной можно, адресуясь попросту к Массону, “ференги”, в квартале Бала-Хиссар»[297].
«Полагаю, мне нет прощения, – писал Массон, – за то, что я, не имея чести быть с вами знакомым, обращаюсь к вам»[298]. И это еще не все, за что Массону не было прощения. Поттинджер не знал, что ему пишет разыскиваемый дезертир. В письме расписывалось все, кроме того, что представлял собой его автор. Даже по меркам самого Массона было опрометчивостью затевать переписку с чиновником Ост-Индской компании, который немедленно приказал бы его арестовать, узнав его подноготную. Но, находясь в Персии, Массон кое-что выяснил о Поттинджере: с его раздражительностью могла тягаться разве что его одержимость прошлым. Для Массона это звучало чудесно. К тому же он нуждался в друзьях.
В одиночку можно перевалить через горы. Это, конечно, неосмотрительно, более того, крайне безрассудно, но осуществимо. Но нечего и мечтать раскопать в одиночку целый город. Такого никто никогда не предпринимал. Имея заступ и достаточно решимости, можно за неделю-другую
