копра, высушенная примитивным способом самими меланезийцами. Суда причаливают к берегу и вновь уходят, деньги совершают свой оборот. Но за всем этим, за товарами и кораблями, в Океании стоит копра. Вездесущая и всемогущая. С запахом ароматным и отталкивающим. Просто копра.
ГУАДАЛКАНАЛ
Это фактически воспоминание детства. Окончилась война, и я со своими друзьями пошел в кино, чтобы посмотреть первый американский фильм, который показывали тогда в Карловых Варах. Назывался он «Гуадалканал».
Годы стерли в памяти сюжет фильма. Точнее, это не был единый сюжет, а скорее мозаика, сложенная из судеб нескольких сотен мужественных солдат, которым, как я узнал из титров, выпала доля изменить ход тихоокеанской войны.
Я вспоминаю некоторых из них — таксиста из Бруклина, которого не изменила даже форма морского пехотинца; отца Донелли; отважного капитана Кросса и новобранца, которого прозвали Курицей. В фильме снимались Престон Фостер, Уильям Бендикс, Ллойд Нолан и актер, которого я особенно люблю, Антони Куин. В тот раз на экране эти люди казались мне слишком обыкновенными, умирающими отнюдь не героически, и я думал, что нельзя о такой исключительной отваге говорить столь будничным, спокойным тоном.
И тем не менее фильм мне понравился. И когда, спустя двадцать лет после увиденной мной в небольшом кинотеатре драмы о военных действиях на Гуадалканале, я оказался в Соединенных Штатах, то купил в одном из нью-йоркских букинистических магазинов карманное издание «Гуадалканалского дневника», по которому фильм был снят.
«Гуадалканадский дневник» — это тщательное, почти педантичное описание того, что день за днем приходилось переживать солдатам в борьбе за остров Гуадалканал в Тихом океане — крупнейший из Соломоновых островов[52].
Автор дневника, журналист Ричард Трегаскис, был среди них с самого первого дня. Дневник этот он писал, скорее, для себя и с санитарным самолетом отослал его в Соединенные Штаты. О дальнейшей судьбе своих заметок Трегаскис ничего не знал. Из Америки за весь период гуадалканалской кампании он не получил ни одного письма, ни одного поручения. Когда автор заметок вернулся в Соединенные Штаты, в кармане у него было полдоллара, которых не хватало даже на такси. А между тем в течение нескольких месяцев его «Гуадалканалский дневник» выдержал четыре издания, он стал лучшей книгой месяца, киноконцерн «Твенти Сенчури Фокс» купил право экранизации дневника.
Когда я сравнил дневник с картиной, которую мне удалось снова посмотреть в специальном кинотеатре, то понял, что сценарист изменил имена главных героев дневника Трегаскиса. Например, отец Флаэрти на экране превратился в Донелли; кроме того, он выбрал лишь нескольких героев и довел их судьбы до того момента, когда морская пехота покидает Гуадалканал, отдавая его под управление обычным подразделениям американской армии.
С воспоминанием о фильме связана и песенка, которую я когда-то слышал и которая будит в памяти нежное, экзотическое название тихоокеанского острова. Звучала эта песенка так:
Прекрасная Мередит,
Приди сюда помолиться
За тех, кого не вернет нам
Гуадалканал.
Гуадалканал — это, несмотря на мои довольно неплохие для школьника познания по географии, единственное меланезийское название, с которым я тогда столкнулся.
Песенку о прекрасной Мередит и меланезийском острове, — звали ли ее вообще Мередит и была ли это песенка о Гуадалканале, ведь прошло более двадцати лет с тех пор, как я ее слышал, и фантазия за это время изменила то, что память не сумела сохранить, — я мурлыкал в течение нескольких часов на борту небольшого самолета, который летел с группой туристов с новогебридского острова Эспириту-Санто над островами Санта-Крус[53], административно подчиненными Соломоновым островам, на Гуадалканал.
Героическая история Гуадалканала начинается прямо здесь, на аэродроме, слишком большом для этого архипелага: самолет с Новых Гебрид прилетает сюда не чаще раза в неделю. Собственно из-за этого заброшенного аэродрома и началась битва за остров, которая окружила имя Гуадалканала таким же ореолом, каким в свое время были окружены Верден или Ватерлоо.
Японцы, стремительно захватывая один за другим острова Тихого океана, овладели Гуадалканалом почти без боя. Это произошло уже после того, как они оккупировали в Меланезии архипелаг Бисмарка, северное побережье Новой Гвинеи, северные группы Соломоновых островов. Стратегическое положение Гуадалканала давало японцам возможность контролировать главные морские трассы, проходившие тогда, как, впрочем, и сейчас, из Австралии через Новую Каледонию на Фиджи и Паго-Паго (точнее, Панго-Панго). Однако они нуждались в аэродроме, который смог бы принимать самолеты императорских военно-воздушных сил, и выбрали для его сооружения широкую площадку недалеко от берега, которая принадлежала жителям деревеньки Лунга.
В Лунге японцы, прилагая все усилия, стали быстро строить авиабазу. Однако англичане, которые не особенно упорно защищали Гуадалканал от нападения японцев, не все покинули остров. Несколько самых опытных и мужественных административных работников и владельцев плантаций скрылись в джунглях. На вершинах гор, достигающих высоты почти трех тысяч метров над уровнем моря, они устроили наблюдательные пункты и по радио информировали тихоокеанский штаб союзников о каждом шаге японцев. Один из таких наблюдательных пунктов был расположен прямо над деревней Лунга. Отсюда бывшему управляющему гуадалканалской плантацией концерна «Левере» — в картине он выступает под фамилией Ветерби — аэродром был виден как на ладони.
Он заметил, что аэродром кроме пятисот японцев строили еще и примерно две с половиной тысячи корейских рабочих, положение которых ненамного отличалось-от рабов. Японцы имели в своем распоряжении самые современные строительные машины. Настал момент, когда наблюдатель передал в штаб сообщение, что взлетно-посадочная полоса будет через несколько дней сдана в эксплуатацию. И тогда союзники нанесли удар, целью которого стал гигантский аэродром. Тот самый, на котором я почувствовал сейчас себя таким маленьким и одиноким. С этого и началась битва за Гуадалканал, ознаменовавшая решающий поворот во всей американо-японской войне.
Итак, я выхожу из самолета, прохожу таможенный досмотр, — на этот раз действительно лишь формальный, — и вот я уже на Гуадалканале. На большинстве меланезийских островов, куда я направлялся, меня, как правило, встречали. Это были либо мои заочные знакомые, которых я знал по переписке, либо мои друзья, а то и их приятели.
В Филадельфийском университетском музее у меня есть хороший друг: этнограф, доктор Давенпорт, который несколько месяцев провел на Соломоновых островах. Он-то и сообщил своим знакомым о моем приезде сюда. Итак, на аэродроме меня ждал Гордон Эдвардс, который уже несколько лет работает в Управлении протектората на Гуадалканале. Соломоновы острова — это единственный меланезийский архипелаг, до сих пор сохраняющий статут протектората. Эдвардс хорошо знает историю завоевания Гуадалканала, начинающуюся именно с этого аэродрома. От него я и услышал
