Я смотрела на то, как он, практически неподвижно стоял у окна, давая мне возможность без зазрения совести рассматривать его безупречную фигуру. Колин вытащил руку из кармана и провел ею по темным волосам, слегка взъерошивая их, и я засмотрелась на широкую ладонь, испещренную вздувшимися венами ― результатом постоянного поднятия тяжестей. За то время, что живу у него, я обратила внимание, что Колин почти каждый день проводит в спортзале не меньше часа. Я тоже заглядывала туда пару раз, но кроме беговой дорожки и велотренажера ничем не умела пользоваться, так что не задерживалась надолго. Еще несколько раз я была там с Ноа, чтобы он мог полазить по шведской стенке, которую для него в зале установил Колин. Племяннику, как и всякому мальчишке, хотелось забраться повыше и повиснуть на самом краю, но я, конечно, мало что ему позволяла из страха, что он может покалечиться. Поэтому чаще всего Ноа ходил туда с Колином.
Между ними с первого дня установились очень близкие отношения. Ноа был единственным, кому позволялось прерывать Колина во время работы в кабинете. Я гордилась малышом за то, что он старался не злоупотреблять особым расположением Мастерса. Наоборот, очень часто я слышала, как он говорил Вики:
― Не шуми, Колин работает, а крик его отвлекает.
― У него шумоизоляция в кабинете, ― парировала она.
― Что это?
― Это значит, что он не слышит ничего за дверью кабинета, ― терпеливо поясняла Вики, на что Ноа упрямо качал головой.
― Все равно не кричи. Вдруг у него шузаляция поломалась?
Мы с Вики смеялись над тем, как он коверкал слова, но Ноа был напорист в своем желании обеспечить Колину как можно более комфортные условия работы, а потому хмурился и продолжал настаивать на своем.
Я потерялась в мыслях и даже начала улыбаться, вспоминая обо всех случаях, когда мой племянник вставал на защиту Колина, пускай тот в ней даже и не нуждался. Поэтому не заметила, как Колин развернулся и теперь стоял лицом ко мне, а я продолжала блуждать взглядом по его телу и ― черт возьми ― улыбаться. Только когда он прочистил горло, я вынырнула из своего забытья и почувствовала, как покраснела. Очень неловкий момент. Пожалуй, самый неловкий между нами.
― Прости… те, я задумалась.
― Присаживайся, ― спокойно сказал Колин, проигнорировав мои слова и устремляясь к своему креслу.
Как только мы заняли места напротив, я протянула ему папку.
― Сведения, о которых вы просили. Все газетные вырезки и ролики в интернете переведены. На почту я также отправила вам свидетельские показания по его делу и там же гарантийные письма.
Колин собирался вложиться в крупный завод на севере России, но его служба безопасности накопала много нелицеприятных фактов о потенциальном деловом партнере. И теперь все, что было связано с именем Романа Алтуфьева, подвергалось тщательнейшей проверке. Помощники Колина даже раздобыли где-то свидетельские показания по делу о мошенничестве, в котором Алтуфьев проходил только как свидетель. Но Мастерс никогда не вкладывал деньги в сомнительные предприятия и проверял каждого своего делового партнера настолько тщательно, насколько позволяли его возможности. А они были практически безграничными.
― Спасибо, ― ответил Колин, просматривая содержимое папки.
Он перевел взгляд на ноутбук, несколько раз кликнул мышкой, потом пару минут, хмурясь, читал, и наконец откинулся на спинку кресла, снова поставив локти на подлокотник, а пальцы сложив идиотским домиком. Я бросила раздраженный взгляд на его пальцы, и Колин тут же разжал их. Из меня вырвался облегченный вдох. Потому что каждый раз, когда он так делал, мне хотелось крикнуть: «Да я и так в курсе твоего превосходства!» Видимо, в этот раз мой взгляд был более, чем красноречив.
― Милана, вечером ужин с Романом. Договорись с Норой, чтобы задержалась и присмотрела за детьми. Или я могу попросить Карен.
Я быстро замотала головой. Так резко, аж шейные позвонки захрустели.
― Нет, только не Карен! ― воскликнула, а потом осеклась и продолжила уже спокойнее. ― Дети ее не любят, как и она ― их. Не стоит.
― Хантер, кажется, ладит с ними, ― отозвался Колин, слегка прищурившись.
― Я ему не доверяю.
― Правда? ― он слегка склонил голову набок и прищурился. ― Мне казалось, между вами установилась… особая связь.
― Нет у нас никакой связи. Ни особой, ни обыденной. Он брат твоей невесты, ― раздраженно ответила я, сжимая пальцы. ― Вот у них особая связь. А я здесь ни при чем.
― В каком смысле «у них особая связь»?
― В том смысле, что они родственники, а мне он никто.
Колин кивнул.
― Ну, да. Ладно. Давай обсудим ужин…
Я провела в кабинете Колина еще примерно сорок минут, пока он рассказывал мне о том, в каком формате все будет проходить. Конечно, это будет самый дорогой ресторан города. Естественно, Колин обеспечил русскую делегацию ночными развлечениями. И почему я не была удивлена? Слава Богу, мне не нужно было участвовать в этом балагане, достаточно было только появиться на ужине и выполнить свою работу.
Я уже выходила из кабинета Колина, когда он окликнул меня.
― Лана, тебе нужно будет переодеться.
Я опустила взгляд на свое бордовое платье-карандаш и невольно пригладила подол. Потом снова посмотрела на Колина, на этот раз вопросительно приподняв брови.
― А что не так с моим платьем?
― Оно слишком соблазнительное… ― он прокашлялся. ― Я хотел сказать, оно слишком… притягивает к себе внимание. То есть, к тебе. В общем, надень что-нибудь скромнее.
Улыбка неудержимо рвалась из меня, и мне даже пришлось прикусить губу, чтобы не демонстрировать своей радости. В детстве мы говорили: «Первое слово дороже второго». Проще говоря, человек выпаливает первым то, что изначально сидит в его подсознании. Он говорит это, не пропуская через фильтр и не анализируя уместность замечания. Значит, Колин считает меня соблазнительной, и это не просто радовало, а наполняло мое сердце каким-то трепетом. Улыбка расцветала внутри меня. И пускай я не могла выпустить ее наружу, но все же наслаждалась ею в полную силу.
Кивнула Колину, все еще удерживая губу зубами, после чего развернулась и позволила губам растянуться, а трепету прорваться сквозь слабую оборону и вырваться наружу тихим, счастливым вздохом. Он считает меня соблазнительной! Этот день не мог быть еще лучше. Чуть ли не впервые со времени потери сестры я по-настоящему, искренне улыбалась, не считая моментов, проведенных с племянниками. Даже мрачный недовольный взгляд Джун не уменьшил моего ликования. Она хмуро глянула на меня и тут же принялась что-то печатать в своем телефоне. Наверняка докладывала Карен, что я вышла из кабинета ее жениха, светясь, как рождественские огни. Но мне было плевать, потому что это ростки первых положительных эмоций, которые я собиралась сберечь и приумножить.
