— Прячься! — крикнула я Маринке и, упав на пол, метнулась в сторону.
В горле запершило. Выстрелы все продолжались. Не знаю, сколько их было. Может, пять, а может, и семь. Я почувствовала, что мне становится трудно дышать, непрошеные слезы потекли из глаз, из носа тоже потекло, да так резво, что я даже успела этому удивиться.
«Газовый пистолет!» — догадалась я, прикрывая лицо ладонями, стараясь не тереть глаза, но пока я это сообразила, уже несколько раз потерла…
Сев на пол, я ткнулась лицом в подол и, стараясь дышать неглубоко и осторожно, стала вжиматься в стену спиной, чувствуя, что погибаю и ничего с этим поделать не могу.
Выстрелы закончились, стукнула, снова захлопнувшись, дверь в кабинет, а я все продолжала сидеть, перебарывая подступающую дурноту.
Подол в том месте, где я прижалась к нему лицом, стал уже совсем влажным от слез и прочего. Это, кстати, принесло некоторое облегчение, потому что через мокрую ткань дышать стало легче. Вместе с облегчением стали появляться и первые здравые мысли. Я вспомнила про окно и сообразила, что открытая форточка будет единственным шансом побыстрее закончить с этим кошмаром, который сейчас происходит с нами.
Чтобы добраться до окна, нужно было сориентироваться, где я нахожусь. Не открывая воспаленных глаз, я начала вспоминать расположение мебели в кабинете. Примерно соорентировавшись, я встала, пошатываясь, и, выставив вперед правую руку, осторожно даже не пошла, а стала красться в выбранном направлении.
Через пару шагов я наткнулась на что-то мягкое.
— Маринка? — спросила я и удивилась тому, как хрипло и незнакомо прозвучал мой собственный голос.
Маринка ответила мне неразборчивым скулежем, и я обошла ее, при этом едва не упала, зацепившись своей ногой за ее ногу.
Крепко зажмурив глаза, я, задевая за стулья и натыкаясь на столы, бросилась в направлении окна.
Не знаю, сколько прошло времени с начала моего путешествия, мне показалось, что немного, в итоге я, два раза больно ударившись коленом и наверняка при этом порвав колготки, добралась до окна.
Чтобы дотянуться до форточки, мне пришлось взгромоздиться на подоконник. Со второй попытки мне это удалось.
Я села на подоконнике на корточки и, дотянувшись до фрамуги, нащупала и открыла ее.
На меня пахнуло замечательно вкусным свежим воздухом. Чуть ли не высунувшись наружу, я дышала, дышала, не открывая глаз, и никак не могла надышаться.
Наконец вспомнив, что я здесь не одна, с сожалением отстранилась от раскрытой форточки и прохрипела:
— Маринка, иди сюда.
Послышались звуки падения стульев, скрежет сдвигаемых столов, негромкое бормотание. Я, вытянув вперед руки, стояла рядом с окном и ждала. Глаза все еще открыть было невозможно, хотя значительно полегчало.
Маринка добралась до меня минут через пять, а может, и больше.
— Я здесь, я здесь, Оля, — шептала она. Поймав ее за руку, я помогла ей подойти ближе.
Постепенно слезоточивый газ рассосался и улетучился. Я, растирая по лицу остатки туши и слез, наконец решилась открыть глаза.
С улицы от фонарей падал слабый свет, позволяющий рассмотреть кабинет.
Маринка стояла рядом со мною с закрытыми глазами и с широко открытым ртом. Я уже было собралась пошутить на эту тему, но не решилась.
Обойдя ее, я поспешила к двери.
— А уже смотреть можно? — робко спросила у меня Маринка.
— У меня получается, — ответила я и толкнула дверь. Она опять оказалась запертой. Прижавшись к ней ухом, я прислушалась. Кроме тишины, я не услышала ничего.
— Как ты думаешь, сколько сейчас времени? — спросила у меня Маринка поразительно спокойным голосом.
— Не знаю, но мне кажется, что из галереи уже все ушли. А нас снова заперли.
Маринка промолчала, а я, подумав, что ее вопрос имеет смысл, постаралась разглядеть на своих часиках, что же показывают их стрелки. Хотя действие газа уже кончилось, но малейшее напряжение в глазах вызывало новый приступ слезотечения.
— Посмотрела, сколько натикало? — снова спросила Маринка.
— Сама смотри, я не вижу, — огрызнулась я, начиная уже здорово волноваться и нервничать от безысходности.
Попасть в ловушку и даже не иметь представления, как из нее выбраться! Давненько вы, драгоценная моя Ольга Юрьевна, не вляпывались в такое удовольствие.
— А чем это пахнет? — неожиданно спросила Маринка и зашмыгала носом. — Мне кажется или что-то горит?
Я принюхалась. Действительно, по кабинету поплыл слабый запах гари. Я поняла, что запах идет из-под двери.
— Там что-то горит, — сказала я и, осознав смысл своих собственных слов, вздрогнула от навалившегося ощущения ужаса. — Если мы не выберемся в самое ближайшее время, то потом уже…
— Что?! Сгорим?! — крикнула Маринка и забарабанила кулаками по стеклу:
— Караул! Помогите!
Внезапно она замолчала и, посмотрев на меня, сказала:
— Это ты во всем виновата!
— Не поняла! — удивилась я. — Ты бредишь, что ли, от страха?
— Сама ты бредишь, — огрызнулась Маринка. — Это ты первая закричала, что здесь пожар, когда пожаром и не пахло. Сглазила!
— Тьфу ты. — Я решила не вступать в бестолковую дискуссию и отошла от двери.
— Господи, господи, — Маринка сжала виски руками и закачалась на месте, — если бы здесь был Виктор, он бы все разрулил быстро и молча.., и все прошло бы, как кошмарный сон.
Услышав про Виктора, я едва не вскрикнула и хлопнула себя ладонью по лбу: так долго быть такой дурой, это непростительно, Ольга Юрьевна!
Я подбежала к столу и вытрясла из своей сумки сотовый. Быстро нажав нужные кнопки, я прислушалась к длинным гудкам, доносившимся из трубки.
— Звони в милицию, пусть приезжают немедленно! — закричала Маринка и, подскочив ко мне, затрясла меня за руку, в которой я держала телефон.
— Отстань! — Я оттолкнула ее и услышала, что мне наконец ответили.
— Виктор, — раздался знакомый четкий голос.
Я от волнения даже не сообразила, что нужно говорить, и почувствовала внезапно странное умиротворение, словно мы с Маринкой уже выкарабкались из этой истории.
— Да, — повторил Виктор, и, уже испугавшись, что он сейчас положит трубку, я закашляла и позвала:
— Виктор, нам срочно нужна твоя помощь…
Маринка дернула у меня из рук трубку:
— Срочно приезжай, — заорала она, — нас тут сжигают.., уже одну убили…
— Дай сюда! — рявкнула я и, забрав свой сотовый, кратко и четко изложила Виктору все, что произошло.
