Полковник обратил внимание, что Цзон говорила на пекинском диалекте, и решил последовать ее примеру.
Они находились в необыкновенно просторной комнате; ни в одном доме из тех, что он видел в Сингапуре, включая его собственный прежний особняк, не было такого большого зала. Полковник отметил, что это не очень вяжется со скромным фасадом.
Еще более удивительно выглядел пол этой комнаты, устланный тата ми — японскими соломенными матами строго определенного размера, по числу которых измеряется площадь комнаты в традиционных японских жилищах. Но главные сюрпризы ждали полковника впереди.
Вслед за Цзя Шэн они молча миновали эту комнату, в которой почти не было мебели, не считая нескольких низких лакированных столиков и подушек, и оказались в коротком темном коридоре. В его дальнем конце стояла огромная глыба нефрита, покрытая такой густой резьбой, что она напоминала решетку. В ней был проделан круглый проем; полковник где-то слышал, что это “лунные ворота”, которые устраивались в богатых домах континентального Китая второй половины прошлого века.
Над “лунными воротами” был укреплен бамбуковый шест, с которого свисал серый шелковый свиток, украшенный темно-синим узором в виде колес со спицами. Полковнику показалось, что он уже видел этот рисунок; он напряг память и вспомнил, что такой же свиток был изображен на гравюре Андо Хиросигэ из серии “Пятьдесят три станции Токайдо”. “Еще одна загадка”, — подумал полковник, когда Цзя Шэн провела их через “лунные ворота”.
Гости очутились в комнате, почти такой же огромной, как первая. Вдоль трех ее стен стояли великолепные складные ширмы; их темные краски казались живыми и нетронутыми временем.
Ноздри полковника наполнились запахами — свежестью древесного угля, мускусом курений, далекими ароматами растительных масел и другими, более тонкими запахами, которые он не мог распознать.
— Прошу вас — Цзя Шэн провела супругов мимо красного лакированного столика, на котором стояла ваза со свежесрезанными цветами. — Осторожно, ступеньки.
По узкой винтовой лестнице они поднялись на мансарду. Четыре деревянные стойки поддерживали по углам зеленую черепичную кровлю. С трех сторон мансарда была открыта, а четвертая примыкала к базальтовой громаде скалы.
Глаза полковника остановились на высоком человеке, который сквозь длинную подзорную трубу всматривался в приближающийся ураган. Это был Со Пэн.
— Добро пожаловать, полковник Линнер.
Казалось, вся мансарда вибрировала от звуков его зычного голоса. Со Пэн говорил на пекинском наречии с едва уловимым акцентом, произнося слова чуть-чуть отрывисто. Он не повернулся к ним и никак не отреагировал на присутствие Цзон. Миссия Цзя Шэн была, очевидно, исчерпана, и она молча удалилась по винтовой лестнице.
— Прошу вас, полковник, подойдите ко мне, — сказал Со Пэн.
На нем был старинный китайский перламутровый халат. Полковник впервые видел такую ткань: при малейшем движении старика она переливалась диковинными цветами.
— Взгляните. — Со Пэн протянул полковнику трубу. — Посмотрите на ураган, полковник, и скажите мне, что вы видите.
Полковник взял полированную медную трубу и поднес ее к глазу, прищурив второй. Теперь, с высоты мансарды, он видел первые порывы урагана; поднимался штормовой ветер.
В круге подзорной трубы он видел свечение облаков, ставших теперь лилово-черными. Изменился и цвет неба, сквозь его желтизну пробивались бледно-зеленые полосы; издалека долетал глухой рокот проносившийся над землей как невидимые волны цунами. Полковник послушно рассказал обо всем....
— И это все, что вы увидели, — произнес Со Пэн без вопросительной интонации в голосе.
“Да, — хотел было подтвердить полковник, — это все, что я увидел”.
Но в последнюю минуту он остановился, почуяв, что старик ждет от него чего-то еще.
Медленно, дюйм за дюймом, передвигал он подзорную трубу, но не замечал ничего нового. И вдруг, опустив трубу вниз, увидел женщин на рисовых полях — плоских, залитых водой клочках земли, без единого деревца или хотя бы временного навеса, чтобы укрыться под ним от дождя. Женщины работали слаженно, почти синхронно, склонившись над рисовыми побегами; их юбки были высоко подняты и завязаны узлом между ног, по щиколотки погруженных в воду, а на спинах были закреплены большие мешки из грубого холста. Не женщины, а вьючные животные.
— Они продолжают работать, — ответил полковник, — как будто не начался ураган.
— Ага! — кивнул Со Пэн. — И о чем это вам говорит? Полковник опустил подзорную трубу и посмотрел на Со Пэна, на его желтоватый лысый череп, серый пучок бороды, темные непроницаемые глаза, которые взирали холодно и отрешенно, словно из другой эпохи.
— М-м... — пробормотал Со Пэн. Ему все было ясно.
— Они знают что-то такое, чего не знаем мы, — сказал полковник.
Под словом “мы” он подразумевал европейцев. Но Со Пэн еще не решил, говорит ли гость серьезно или просто насмехается. С последним Со Пэну приходилось сталкиваться гораздо чаще, как и многим другим азиатам. И все же что-то заставило его поверить полковнику.
А тот почувствовал, что в его отношениях с Цзон наступил решающий момент. Благословение этого старика было ей необходимо. Правда, полковник не понимал, почему оно не потребовалось, когда Цзон выходила за него замуж. И все же, Со Пэн каким-то образом повлиял на ее решение уехать из Сингапура.
Полковник тем более насторожился, что этот дом, эта деревушка были совершенно неизвестны европейцам. Он с болью сознавал: многие китайцы не испытывают особой любви к людям с Запада, к “заморским варварам”. В эту минуту для него не имело значения, что их неприязнь, или даже неприкрытая враждебность, были, по существу, оправданны.
Но полковник по-настоящему любил этих людей, их образ жизни, их историю, религию и обычаи, и именно поэтому он сказал:
— Несомненно, сэр, нам здесь многому надо учиться, но я думаю, самый лучший путь — это взаимный обмен знаниями. А еще важнее — взаимное доверие.
Со Пэн скрестил на узкой груди руки, спрятанные в рукава халата.
— Доверие, — произнес он задумчиво, будто пробуя на вкус нечто не вполне знакомое. — Что ж, полковник, у этого слова может быть много значений. И мне кажется, мой мальчик, я понимаю, что вы хотите сказать. Доверять — значит делиться друг с другом своими тайнами.
— Это очень близко к тому, что я имел в виду, сэр.
— Но чем вы могли бы заслужить такое доверие?
Полковник не отводил взгляда от обжигающих глаз Со Пэна, пока лицо старика не расплылось... Остались лишь эти два огня — глаза.
— Прежде всего, уважением, сэр. Затем, знанием — знанием, к которому стремятся и которое обретают. И, наконец, любовью.
Полковник расслабился, сознавая, что сумел высказаться, показав себя достойным своей жены. Он сделал все, что должен был сделать.
