Сейчас там, на корабле, произошла смена личности. Гордон тоже ушел, «уснул», как они говорят, и кто пришел… Чедвик? Сен? Неель? Неважно. Эти субличности с миссис Гордон незнакомы, вот и все. Она их «не слышит», и сейчас у нее действительно стресс, связанный с декогеренцией, которая, вполне вероятно (да кто ж это знает!), не позволит запутанной системе возродиться, и то, что миссис Гордон… то, что произнесли, на самом деле, Гордон и Панягин, – последние слова из другого мира. Другой вселенной.
Он беспомощно наблюдал, как доктор Чжао подала руку Эйлис, что-то ей на ухо прошептала. Держась за руки, женщины пошли к двери, Штраус следом – с видимым облегчением, он не хотел брать на себя ответственность. Ковнер вышел последним.
Они шли по коридорам, где он никогда не бывал – или не помнил, или сейчас не узнавал: впереди миссис Гордон с доктором Чжао, за ними неизвестно откуда взявшиеся двое мужчин (охрана?) и Штраус. Очередная дверь перед физиком захлопнулась, едва не ударив по лбу. Они ушли, а он остался.
Без него они ничего не поймут. Не поймут даже, что психиатрия и психология не имеют смысла как науки, если не изучать их в согласии с физическими принципами. Не поймут – и никогда не понимали, – что без квантовой физики в природе сознания не разобраться. Не поймут, что, проведя эксперимент по внедрению чужих субличностей в сознание Гордона, они создали новую квантовую систему в состоянии суперпозиции. Рассчитать такую систему невозможно, даже в далеком будущем это не сможет сделать никто, даже с помощью квантовых компьютеров, а природа делает это без предварительных расчетов, люди с диссоциативным расстройством тому примеры. Штраус и Чжао станут лечить миссис Гордон от психической травмы, ничего не понимая в квантовых системах, и уничтожат единственную возможность узнать, понять… понять… узнать…
Ковнер стал стучать, но дверь не открылась, и никто не вышел, чтобы спросить, какого черта он поднимает шум.
Ковнер подумал и набрал номер руководителя проекта, Холдера. Наверняка тот не ответит, но другие варианты хуже. Только Холдер может взять на себя, отдать распоряжение… «Абонент временно недоступен. Позвоните позже». Конечно. Недавно закончилась пресс-конференция, Холдер еще долго будет вне доступности. Кто сейчас захочет выслушать физика-теоретика, широко известного в узких кругах? Человек погиб! Астронавт! Сгинул в черной дыре. Распался на атомы. Трагедия… А вы со своими теориями.
Ковнер хорошо разбирался в физике, но очень плохо представлял сложную бюрократическую систему НАСА и, тем более, международных структур и стран, участвовавших в проекте «Вместе в космосе». Кто за что отвечает, кто еще способен принять решение, хотя, скорее всего, решение принимать уже поздно, и все зависит от миссис Гордон. Будущее науки, будущее человечества (какие фразы, но это так на самом деле) зависят от женщины, которая ничего собой не представляет, но – любит! Сейчас все определяет ее любовь, как ни банально, как ни глупо, как ни странно это звучит. Любовь, которая поддерживается квантовой запутанностью, и исчезает, когда происходит декогеренция.
Ковнер шел по коридору – по одному, потом по другому, – плохо представляя, куда и зачем идет, пока не открыл дверь в свой кабинет. И только оказавшись в привычной обстановке – кресло, компьютер, чашка с остатками кофе, – понял, что может, должен, обязан сделать.
Правда, после этого в проекте ему уже не работать. А будет ли жив проект?
– Добрый день, мистер Касарес, – сказал он, набрав номер и дождавшись, когда знакомый голос произнесет фразу, известную всем телезрителям: «С вами Лео Касарес, и мы можем поговорить обо всем». – Мое имя Берт Ковнер, я доктор наук, физик-теоретик, участник проекта «Вместе в космосе»…
3. Гордон
Планета топорщилась в левом иллюминаторе, переливаясь в носовой, будто оранжевая, с примесью коричневых водорослей грязная вода на диком пляже. Не знаю, почему у меня возникла такая ассоциация, но было страшно: казалось, что сейчас, в следующее мгновение «Ника» нырнет в глубину, и все кончится. Почему-то и эта мысль – точнее, ощущение – вцепилась в мозг и, будто навязчивая мелодия простенькой песенки, повторялась снова и снова, прогнать ее я не мог и повторял: «Нырну, и – конец, нырну – и конец».
Ощущения и впечатления обманчивы. Мысли самопроизвольны, особенно когда только проснулся, мир воспринимается продолжением прошлой реальности, а кабину ярко освещает реальность новая, неожиданная.
Планета. Разрывая мелодию, вцепившуюся в мозг, будто кот в занавеску, повторяю – кажется, даже вслух: «Планета. Это все-таки планета. Планета…»
Да, планета. «Ника» медленно (оборот за 73 секунды – вижу на дисплее) вращается вокруг продольной оси, горизонт заваливается, исчезает из носового иллюминатора, возникает в правом, и я спешу рассмотреть детали.
На первый взгляд планета напоминает Марс – прежде всего ищешь аналог, хочешь сравнить с чем-нибудь знакомым. Цвет. Барханы. Как на известных фотографиях с марсианских спутников. Нет, конечно, нет. Планета вовсе не красная, хотя красное преобладает. Зеленые, серые, коричневые и вовсе неопределенного цвета пятна возникают и исчезают, вспучиваются и проваливаются, мне даже воображается, что издают при этом хлопок, будто лопается газовый пузырь. Хлоп-хлоп-хлоп. И барханы, которые, конечно, не барханы, это слово всплывает само, как и эти образования, перетекающие, будто волны. Мне кажется, я различаю гребни, волны катятся – такое ощущение, что катятся они не где-то внизу или сбоку от «Ники», а прямо по иллюминаторам, скребутся, и я слышу еще и этот звук. Галлюцинация? Нет, тихо бурчит воздуходувка, но звуки смешиваются – внешняя, воображаемая, реальность и внутренняя, обычная.
Самый большой бархан взлетает, будто подброшенный чьей-то ладонью, разбивается на брызги, разлетается, и я понимаю, что это не песок, как кажется, а может, даже не жидкость – газ, облако, туча. Капли исчезают, вспучиваются новые… а формы, формы… снежинки, деревья, правильные многоугольники, изломанные береговые линии. Появляется и исчезает что-то, напоминающее остров Мадагаскар, а вот – Англия, очень похоже, и все смешивается, растекается. Планета будто живая, а может, живая на самом деле, как в фантастическом романе.
Не могу оторвать взгляда. А нужно. Пересиливая себя, перевожу взгляд на экраны, пробегаю по приборным панелям. «Ника» – в порядке. Что бы на самом деле ни произошло, на корабле все работает штатно. А внешняя аппаратура… Высотомер… Работает, надо же. Можно ли верить числам? Придется – а что делать? До Энигмы – двести тридцать тысяч километров. Угловой диаметр – сорок градусов. Значит, диаметр реальный… Семьдесят тысяч километров. Полтора диаметра Нептуна. Полтора, ага. Алекс ожидал – чуть больше двух,
