Вот черновик письма Жуковского Бенкендорфу. «…Выговоры, для Вас столь мелкие, определяли целую жизнь его: ему нельзя было стронуться с места свободно, он лишен был наслаждения видеть Европу, ему нельзя было произвольно ездить и по России, ему нельзя было своим друзьям и своему избранному обществу читать свои сочинения…».[49] И еще: «Пушкин хотел поехать в деревню на житье, чтобы заняться на покое литературой, ему было в том отказано под тем видом, что он служил, а действительно потому, что не верили. Но в чем же была его служба?.. Какое могло быть ему дело до иностранной коллегии? Его служба была его перо… Для такой службы нужно свободное уединение. Какое спокойствие мог он иметь с своею пылкою, огорченною душой, с своими стесненными домашними обстоятельствами посреди того света, где всё тревожило его суетность, где было столько раздражительного для его самолюбия, где, наконец, тысячи презрительных сплетней, из сети которых не имел он возможности вырваться, погубили его»[50].
Что он сделал?
Итак, «стесненные домашние обстоятельства». 1831–1837. Среди большого света, «раздражительного для самолюбия». Под «мучительным надзором». Когда «все тревожило его суетность». Внутри машины государства.
«Санктпетербургский Обер-Полицмейстер, от 20 минувшего сентября за № 264, уведомил…, что по Высочайше утвержденному положению Государственного Совета, объявленному предместнику его предписанием Г. Санктпетербургского Военного Генерал-Губернатора от 19 августа 1828 года № 211, был учрежден в столице секретный полицейский надзор за образом жизни и поведением известного поэта, Титулярного Советника Пушкина…»[51].
Что сделал за это время? «История Пугачева», «Пиковая дама», «Дубровский», «Капитанская дочка», «Русалка», лучшие свои сказки, «Медный всадник», «Песни западных славян», «Путешествие в Арзрум», «Анджело», десятки великолепных стихов. «Арап Петра Великого» – то, что успел. Тексты и материалы будущей «Истории Петра I». Огромная переписка, заметки – всё приготовления к будущей писательской жизни.
Последнее письмо? В 3-м часу дня, 27 января, за 2 часа до дуэли – о переводе пьес Барри Корнуолла[52].
Он всё это сделал.
Повести без конца
Мы все хотели бы сделать концовку повести о жизни Александра Пушкина счастливой. Число его томов – утроенным или учетверенным. Нам это дано лишь в воображении.
Но наши собственные повести продолжаются. И смысл происходящего – часто тот же самый. Неутомимые расхождения желаний. Быть подчиненным возрасту, любви, хлебу, теплу и молоку, но не себе. Быть иным, чем хочешь. Быть не там. Быть служащим. Быть с внушающими жалость попытками проникнуть в разум высших лиц государства. Добиться понимания. Влиться, подчиниться, выбиться, бежать, менять, меняться, быть. Ходить во фраке, когда все в мундирах. А что переживать? Свою бесценность и униженность в одном флаконе. И еще – загнанность. Так это называется. Когда ночь – бессонная и еще не закончилась рассветом. Страх небытия. Страх невозможности. Страх завершения. Смерть, которая может быть выгодна, чтобы погасить долги.
«Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того вижу, как он печален, подавлен, не спит по ночам и, следовательно, в подобном состоянии не может работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободной»[53].
Свободной. Быть. Свободным. Чтобы сочинять в высшем смысле этого слова. Чтобы наслаждаться любыми актами жизни. Пусть это будет – о каждом из нас.
Как стать всем, когда был ничем
Под счастливой звездой
Всё пытаешься найти в России абсолютно счастливого человека. А он сам назвал свои записки «Под счастливой звездой»[54]. И закончил их в 80 лет, в том самом 1937 году, но – в Голливуде. Коммерсанта Ивана Кулаева, внука каторжан, в 10 лет чудом вытащили из-под баржи. Дважды похищали в Харбине – один раз его, другой – детей. В 20 лет он потерял медеплавильный завод. В 35 – снова остался у разбитого корыта. С пяток раз брал золотые прииски на Урале и в Сибири – и разорялся. «После пятнадцати лет беспрерывной кипучей деятельности я оказался буквально у разбитого корыта: после ликвидации всех моих дел у меня на руках осталось всего 2 тысячи рублей… Я кинулся искать счастья на Алтай» (С. 38). Снова золотые прииски, три штуки. На одном – золота не нашел, другой – сам рассеялся, третий – запретили. Закрылся и собрался «с горечью в душе… в путь на далекий Амур» (С. 42).
Снова прииски – Амур. То застрелится управляющий, то Петербург откажет. Бросил через пару лет, хотя «манили новые края своими необъятными просторами, чудились запрятанные… несметные сокровища» (С. 48). Взял подряд на строительстве Забайкальской железной дороги. Судьбоносный ответ – «разорительное наводнение». Перебрался в Маньчжурию. Новый подряд на железной дороге и привоз товаров из Москвы. Масса денег, много прибылей, а в ответ – боксерское восстание (1900 г.). Ему – уже 43 года. «Над моей головой грянул такой гром, что от моего материального благосостояния и щепки не осталось». Массовое бегство, монголы, китайцы, русские, паника, чуть не потерял семью. «Таким образом, у меня на руках оставалось всего 5 тысяч рублей – точно все мое богатство мне только во сне приснилось» (С. 83).
Боксеров подавили. Взял товара в кредит в Москве на 200 тыс. рублей – на ввоз в Маньчжурию. Озолотился, с 1902 года – в Харбине. Сеть мукомольных мельниц – Западная Сибирь, Дальний Восток, Харбин. «Меня влекло даже не желание увеличить свой капитал, но чисто спортивный интерес, труднообъяснимое, захватывающее чувство – стремление выйти победителем в соревновании» (С. 100). Купил золотые прииски. В 1917 г. потерял всё, что в России. Национализация.
Остался в Харбине. Там – «людоворовство». «Выскочившие из машины бандиты схватили меня за руки, сняли с пролетки и предложили, не сопротивляясь, пересесть в их автомобиль». (С. 128). Освободился, уехал в Тяньцзинь. Там похитили сыновей. Затребовали «выкуп в размере ни больше ни меньше как 600 тысяч долларов, с угрозой, в случае отказа, умертвить пленников». Сыновей освободил, бандитов – посадил.
В 1918–1920 годах перебрался в Америку. В Беркли, к Калифорнийскому университету. Выучил там всех. «Год живу в Америке, год в Китае, а в промежутках иногда отправляюсь покататься по Европе». «Движимый любознательностью, я исколесил почти всю Америку» (С. 142). «Последние шесть лет живу в Голливуде. В Голливуде у меня свой домик». И пронзительное признание: «Всего в Голливуде 10 тысяч русских».
