ее крови лучше всякого алкотеста, просто по шагам и по тому, в какой степени заплетается ее язык. Сегодня Алина влила в себя не меньше бутылки чего-то сорокаградусного, хотя, вероятно, после этого отшлифовала еще шампанским.
— А раньше ты из кожи лез, уговаривая остаться… у тебя на ночь.
Она пару раз неприятно икает, как будто с трудом сдерживает рвоту. Что тоже не ново — пару раз она уже делала это прямо на этом месте и однажды — в коридоре, не успев доковылять до туалета.
Я раздраженно раздавливаю сигарету об дно пустого стакана, делаю глубокий вдох и поворачиваюсь, сталкиваясь лицом к лицу со своим прошлым.
Алине двадцать три, она на два года младше меня и когда-то была первой красавицей столицы. Тело в моей гостиной уже давно не имеет с ней ничего общего, хотя если постараться, в нем еще можно найти знакомые черты. Те же длинные волосы, только сейчас с парочкой заметных колтунов, татуировка в форме змеи на тыльной стороне ладони, маленькая родинка около носа.
Я опускаю взгляд по ее фигуре, намеренно игнорируя спущенную с одного плеча бретель ультра-короткого платья, задерживаю взгляд на порванных колготках и сбитых коленях. Она много лет занималась спортивной гимнастикой и поэтому даже сейчас в неплохой форме, хотя мяса на ее костях осталось значительно меньше и торчащие из дыр в черном капроне угловатые колени выглядят очень похожими на неестественно крупные шарниры пластиковой куклы.
Надеюсь, обувь и верхнюю одежду она оставила в прихожей, потому что расхаживать полуголой и босиком в ноябре — прямая дорога на больничную койку.
— Может… как в старые добрые времена? — Алина безобразно кривляется и, с трудом подняв руку, пытается стащить бретель и со второго плеча.
Я инстинктивно фокусируюсь на сгибе ее локтя — чистое.
Хотя, не удивлюсь, если и это дно она тоже пробила одним из тех способов, которые не «палятся» характерными визуальными признаками.
— Я не стал бы тебя трахать даже если бы хотел. У меня на тебя тупо не встанет, малыш. Прости, но ты выглядишь как старая блядь.
Алина медленно тычет мне в лицо выставленными средними пальцами. Не дождавшись реакции, оглядывается и бредет к дивану, но так и не садится. Замечаю несколько свежих царапин у нее на спине, и она, как как будто чувствуя мой взгляд, натягивает платье обратно, хоть это абсолютно ничего не скрывает. Я мог бы дать ей плед, но тогда мне придется приблизиться к ней, а это может обернуться совершенно непредсказуемыми последствиями. Мое тело действительно никак не реагирует на ее наготу, и уже довольно давно, но Алине до сих пор удается крепко держать мою душу за яйца.
— В твоей квартире воняет другими бабами, — бормочет она, изображая взявшую след гончую. — Успел выставить до моего прихода? Или, может, она в ванной?
Бесполезно напоминать, что о ее «приходе» я узнал ровно в тот момент, когда Алина позвонила в мою дверь. Она просто раскручивает старый сценарий, чтобы заново пережить боль, которую никак не может отпустить. Или, скорее, не хочет.
— Может, она там? — Алина хихикает, поворачивается на девяносто градусов и идет к книжной полке. Берет сначала одну книгу и, не раскрывая, бросает ее на пол. Потом еще одну. И еще. Пока в конце концов не сгребает сразу всю стопку. Тупо смотри на зияющее пространство и хмыкает. — Неужели выбросил свою новую суку из окна?
— Алина, тебе нужно протрезветь и выспаться.
— И тогда ты снова будешь меня любить? — с фальшивой надеждой интересуется она.
Каждая наша встреча с тех пор, как она застукала у меня в квартире другую телку, всегда сводится к трем вещам — пьяной в стельку Алине, ее попыткам отыскать у меня в шкафу новую любовницу и феерической истерикой в конце.
Вместо ответа на ее вопрос, демонстративно набираю номер и вызываю водителя. Он приедет самое большее через двадцать минут, но даже этого времени достаточно, чтобы Алина довела меня до белого каления. Значит, придется завязать нервы в кулак и не поддаваться на провокации.
— У меня сегодня был секс, — хвастается Алина, и все-таки усаживается на диван, хотя это скорее похоже на падение. — С новым парнем. Он модный адвокат. Богатый и красивый. Зовут Кирилл. Или… Костя?
Она наблюдает за моей реакцией из-за длинной, как будто нарочно надвинутой на глаза челки. Может, Алина просто хорошо прикидывается бухой, потому что в эту минуту я чувствую себя вскрытой жабой, которую внимательно изучают под микроскопом.
— А потом, знаешь… трахалась с его братом. В машине. На заднем сиденье. Брат у него такой придурок. — Алина еще раз натужно икает, закрывает рот ладонью и булькает горлом. — Бляяяя, меня сейчас…
Я успеваю схватить стоящую на полке глиняную вазу ручной работы, подаренную какой-то из моих бывших, и подставляю ее Алине. Ее долго и неприятно тошнит. Она содрогается и выгибается где-то в районе лопаток, очень напоминая кошку, срыгивающую шерстяной комок.
Я сижу рядом на корточках, и придерживаю волосы Алины, потому что они так и норовят влезть в блевотину. Проходит долгих несколько минут, прежде чем ее перестает мутить, и на смену рвотным позывам приходит мелкий болезненный озноб, с которым она не в стоянии справиться. Приходиться все-таки дать ей плед, отнести коллекционную вазу в ванну и потом отправиться на кухню, чтобы сварить Алине чашку крепкого сладкого чая. Наверное, если бы я сказал, что ее только что стошнило в подарок одной из моих тёлок, это намного облегчило бы ее страдания. Но, конечно, я не скажу.
Когда возвращаюсь в гостиную с чаем, Алина кутается в плед и прижигает меня холодным, уже довольно трезвым взглядом. Приходится терпеливо стоять рядом и ждать, пока она перестанет корчить обиженную девочку из возьмет чашку. Впрочем, уже после первого глотка, брезгливо морщится и демонстративно выливает содержимое себе под ноги.
— Мне нужен хороший коньяк, а это веганское пойло.
— Тогда ты ошиблась адресом — я не наливаю своим бывшим.
Алина слегка дергает головой, как будто получила оплеуху, а не всего-лишь четкое указание на ее новый статус в моей жизни.
Резко встает, даже почти не шатается, хотя вряд ли успела протрезветь за такое короткое время.
— Я тебя ненавижу, Шутов. — Четыре коротких слова, которые она беспощадно рвет как бумажки и с таким же апломбом швыряет их мне в лицо. — Ты просто мразь. Только
