— Господь завещал нам давать приют больным. Вы хотите заставить Макса прогнать их, обрекая тем самым наши души на погибель?
Манфред поморщился. Его пальцы непрестанно барабанили по столешнице.
— Значит, выясни, — сказал он. — Если они здоровы, то смотрители могут использовать их на уборке урожая. Пфенниг в день плюс ужин, и я закрою глаза на то, что они охотились в моих угодьях все это время. Два пфеннига, если откажутся от ужина. Однако, если им нужен приют, это уже твоя забота. Организуй госпиталь в моих лесах, но никому не будет дозволено вступить в мое поместье или в деревню.
* * *
На следующее утро Макс и Дитрих отправились на поиски браконьеров. Дитрих заготовил два надушенных платка, чтобы отфильтровать испарения, если они окружали пришельцев, хотя он и не очень верил в теорию Манфреда о том, что одежда может переносить дурной воздух. Все, что обычно переносила одежда, так это блох и вшей.
Когда они достигли места, где деревья лежали скошенными словно сено, Макс присел на корточки и внимательно осмотрел один из стволов.
— Наблюдатель побежал в ту сторону, — сказал он, вытянув руку. — За тем белым буком. Я запомнил его расположение в тот раз.
Дитрих видел великое множество белых буков, и все — абсолютно одинаковые. Доверившись, он последовал за солдатом.
Но Макс продвинулся вперед на расстояние всего нескольких вытянутых рук, пока не наткнулся на плоский пень огромного дуба.
— Так. Что это? — На пне лежал сверток. — Пища, украденная с барщины, — сказал сержант, развязывая платок. — Это хлеба, которые выпекает Беккер для сборщиков урожая — видишь, насколько они длинней обычных? И ботва молодой репы и… что это? — Он понюхал: — Ага, кислая капуста. И головка сыра. — Макс повернулся, потрясая хлебом таких размеров, что им можно было накормить троих. — Неплохо питались, я полагаю, для бездомных.
— Почему они бросили все это? — удивился Дитрих. Макс огляделся вокруг:
— Мы спугнули их. Тсс! — Он предупреждающе протянул руку Дитриху, пристально оглядывая окружающую чащу леса. — Пойдемте дальше, — сказал он громче и повернулся, как будто собираясь углубиться в лес, но едва за ним внезапно треснул сучок, как он метнулся назад и в два прыжка схватил что-то руками. — Попалось, отребье!
Из укрытия рванулась чья-то фигура, пронзительно вереща, словно поросенок. Дитрих успел заметить парчовый платок и две длинные волнистые светлые косы.
— Хильда! — сказал он.
Жена мельника извернулась в руках Макса, обернувшегося на крик Дитриха, и стукнула сержанта по носу. Макс взвыл, влепил оплеуху свободной рукой, а другой скрутил, заведя ей руку за спину почти до самой лопатки.
— Макс, остановись! — воскликнул Дитрих. — Пусти ее! Это жена Клауса!
Макс отпустил руку и отшвырнул женщину прочь. Хильда, шатаясь, сделала пару шагов, затем повернулась:
— Я думала, что вы воры, пришли украсть еду, которую я положила для нищих.
Дитрих посмотрел на хлеб и сыр на пне.
— А-а… Ты приносишь браконьерам поесть из того, что предназначалось сборщикам урожая? И как давно? — Дитрих удивился, что Хильда поступила так. В этом поступке не было ни капли гордыни.
— С Сикстова дня. Я оставляю еду здесь на пне прямо перед закатом, после жатвы. Моему мужу всегда хватает пищи, и наше дело, как распоряжаться излишками. Я платила сыну пекаря за выпеченные для меня хлеба.
— Так вот как парень откупился от барщины! Но почему? Хильда приблизилась и встала перед ним:
— Это мое искупление перед Господом. Макс нахмурился:
— Тебе не следовало приходить сюда одной.
— Вы сказали, что здесь безземельные. Я слышала.
— Безземельные могут быть опасными людьми, — сказал Дитрих.
— Опасней, чем этот болван? — Кивнула Хильда в сторону Макса. — Они пугливый народ. Ждали, пока я уйду, прежде чем забрать еду.
— Так ты думала спрятаться и взглянуть на них? — спросил сержант. — Бабья логика. Если они крепостные, сбежавшие из своего манора, они очень хорошо прячутся.
Хильда повернулась и погрозила пальцем Швайцеру:
— Подожди, скажу я Клаусу, майеру, как ты обошелся со мной!
Макс ухмыльнулся:
— После того, как расскажешь ему, что уходила в лес кормить браконьеров? Скажи мне, ты кусаешься и царапаешься так же хорошо, как машешь кулаками?
— Подойди поближе и узнаешь.
Макс улыбнулся и сделал шаг к Хильде, но та немедленно отпрянула. Вдруг сержант замер, его улыбка застыла.
— Богом клянусь!
Дитрих мельком увидел среди деревьев неприметную фигуру со свертком. Она была веретенообразной — руки и ноги чересчур длинные по сравнению с туловищем, суставы на конечностях смещены слишком низко. На фигуре был пояс из какого-то сверкающего материала, затянутый чрезмерно высоко, чтобы отмечать талию. Сероватая кожа проглядывала сквозь полосы цветной ткани — вот и все, что Дитрих успел заметить, прежде чем фигура растворилась в чаще.
Захрустел орешник, заверещали сойки. Затем все стихло.
— Вы его видели? — спросил Макс.
— Такой бледный… — сказал Дитрих. — Это, должно быть, прокаженный.
— Его лицо…
— Что с ним?
— У него не было лица.
— Ага. Так часто происходит на последних стадиях болезни, когда нос и уши отмирают.
Они стояли в нерешительности, пока Хильдегарда Мюллер не шагнула в чащу.
— Куда собралась, ты, несведущая грязнуля? — воскликнул Макс.
Хильда бросила суровый взгляд на Дитриха.
— Вы сказали, что они безземельные! — произнесла она дрожащим, как натянутая струна лютни, голосом. — Вы сказали! — Она сделала еще два шага в сторону орешника, остановилась и оглянулась.
Макс закрыл глаза и медленно выдохнул. Затем вынул квиллон из ножен и устремился за женой мельника.
— Макс, — сказал Дитрих, — ты говорил, что мы должны держаться оленьих троп.
Сержант в ярости рубанул дерево.
— Олень чувствует лучше нашего. Стой на месте, дура! Ты заблудишься. Храни нас Господь! — Он опустился на корточки и провел рукой по веткам малинника. — Сломаны. В ту сторону. — Он тронулся с места, не посмотрев, последовали ли за ним остальные.
Через каждые несколько шагов Макс наклонялся и изучал землю или кусты.
— Размашистые шаги, — пробормотал он водном месте. — Видите, где башмак ступил в грязь? Второй был там, сзади.
— Он прыгнул, — предположил Дитрих.
— На изуродованную ногу? Посмотрите на след. Вы когда-нибудь слышали о прыгающих калеках?
— Деяния апостолов, — сказал Дитрих. — Глава третья, стих восьмой.
