сейчас такое умиротворение, что хочется клубочком на сиденье свернуться и спать под шум дождя, слушая, как Антон негромко подпевает песням по радио. Третий раз меня везет, третий раз мурлычет песни под нос себе, интересно, а в душе поет?!
Стоп! Крохалева! Одергиваю себя от глупых мыслей, мне неинтересно, не должно быть! Что вообще за мысли такие, боже, докатилась…
Пока жру себя, пытаясь мысленно пристыдить, мы доезжаем до моего подъезда. Антон снова молчал всю дорогу, даже не пытался завести разговор, просто… Напевал песни негромко и покорно вез меня домой. Это очень мило, на самом деле. Потому что это показывает его заботу обо мне. А обо мне нельзя заботиться, я такими чувствами не балованная, сразу как мороженое в горячих руках таять начинаю и не могу собраться, чтобы вернуться в нормальное агрегатное состояние.
Боже… Доведет меня Ковалев.
– Спасибо, Антон, что подвез, – впервые, кажется, убираю из речи в его сторону формальное «вы». Само с губ срывается. Не спешу говорить, что больше такого не нужно, потому что он все равно будет возить меня и дальше, а я только расстрою его лишний раз, чего мне почему-то делать совсем не хочется. Он так заботлив ко мне… А я дура безвольная.
– Обращайся, Кроха, всегда рад, – улыбается Антон, и что-то такое хитрое в этой улыбке замечается, что я подозрительно щурюсь. Дергаю ручку двери, и конечно, она не поддается. Вот же…
– Открывай.
– Не-а, – говорит самодовольно, продолжая улыбаться. Нет-нет… к горлу подскакивает какая-то непонятная паника. Что он собирается делать? Трахнет меня на заднем сиденье и отпустит с миром?
– Ковалев, – шиплю, пытаясь выглядеть угрожающе, но, судя по лицу Антона, выходит так себе, – я буду кричать!
– Могу устроить, – снова посмеивается, а я чувствую, как краснею, боже! Как девчонка! От одной фразы с намеком на пошлость! Ох, боже, мне не выиграть эту войну…
– Антон, откройте дверь, – говорю серьезнее, но даже такой тон на него не действует.
– Один кро-о-ошечный поцелуй, и открою.
– Это наглость!
– Я наглый.
О да… он наглый. А еще до ужаса самоуверенный. Пользуется тем, что вчера его не оттолкнула, пользуется вообще всем. Видит, что я таю, играет мной, как куклой, пока я думаю, что ведущая в этой игре. Сопротивляться собралась от поездок в машине, а сама радуюсь, сидя рядом, разве что лужицей по сиденью не растекаясь.
А он видит все это. И за остальные ниточки дергает, мной управляя. Но… мне не противно это. Я не знаю. Когда Ярослав все решал за меня, мне хотелось выть от несправедливости, я и сбежала от него потому, что его интересовали только его желания, а на мои плевать было.
А Антон… не знаю. Он даже когда нагло делает то, что хочет, все равно умудряется у меня спрашивать, хочу ли этого я. Потому что я ведь ни разу не сопротивлялась по-настоящему всем его ухаживаниям или каким-то шагам в мою сторону. Я ни разу не протестовала по поводу поездки на машине. И даже шутки его наглые не прервала ни разу. Позор тебе, Крохалева…
– Крошечный, Кроха, и выпущу, – напоминает Антон. Он тянется ко мне и указывает пальцем на уголок губ, и я застываю. Это так неправильно… Я – его тренер. Не положено по должности как минимум. Но так хочется… Что от желания губы жжет.
Я буду корить себя за это, точно знаю, за этот невинный чмок буду корить себя, но я целую. Тянусь к нему сама теперь, оставляю полный нежности поцелуй на уголке его губ, и оторваться не успеваю толком, как сильная рука припечатывает меня обратно за затылок, а настойчивые губы ласкают уже совсем не невинно.
Господи… Что делает со мной этот мальчишка?
Он не дает вырваться, хотя руки не держит, фиксирует только голову, и целует так нежно, что я улетаю куда-то за облака. Мне хочется его оттолкнуть, точнее, мне нужно его оттолкнуть! Так будет правильно, так нужно, но мне так вкусно… Мне так долгожданно нежно, что руки недееспособными плетями падают на сиденье между нами, а я позволяю себе расслабить губы и сделать несколько несмелых движений, отвечая на поцелуй.
Он как мед. Тягучий, дико сладкий, обволакивающий все вокруг. Антон целуется неприлично хорошо, и на секунду меня оглушает странная ревность, которую я быстро успеваю отогнать. Я серьезно вообще?
Мы целуемся недолго, но так сладко, что за эти примерно полторы минуты жутко кружится голова.
Мы отрываемся друг от друга с тихим чмоком и смотрим в глаза без слов. И не нужно. Не надо слов, прошу, я не найдусь с ответом сейчас, да и говорить нечего…
Боже! Что я натворила?!
Антон, улыбнувшись, открывает мне двери, и я не сбегаю, как вчера. Выхожу спокойно, осматриваюсь, делаю пару хрустов шейными позвонками, чтобы снять напряжение, и только потом иду к подъезду.
Спиной чувствую пронзающий взгляд, но оборачиваться себе не позволяю. И так уже все рамки перешла, усугублять нельзя, хотя куда уж…
Захожу домой, кидая сумку в прихожей и наливая себе бокал вина.
Да уж, Крохалева. Влипла ты по самые…
Глава 13
Антон
Точно знаю, что этот поцелуй, конечно, между нами с Крохой ничего не решит. Она так же будет бегать от меня, как бегала раньше, а еще наверняка выскажет мне при встрече, какой я козел и что запереть дверь и не открывать, требуя поцелуй, это детский поступок.
Я согласен.
Но мне все равно.
Потому что, даже если она будет отрицать все произошедшее вчерашним вечером, у меня в памяти навсегда останется вкус ее губ, выражение лица и тихий-тихий стон, с которым она сдалась и стала отвечать на поцелуй. И пусть только скажет, что все было ошибкой… Я ведь помню, что целовала она меня добровольно. Точнее, добровольно на поцелуй отвечала.
Настроение вроде радостное, потому что Кроха с каждым днем все ближе ко мне становится, но и гружусь немного, потому что ближе-то становится, а льды вообще ни хрена таять не собираются. Разве что на те пару минут, пока она шаги навстречу хоть какие-то делает, а потом обратно маска ледяная и стена между нами.
Не знаю, что в ее голове, даже представить не могу, какие противоречия и что за проблемы, но она вообще не хочет впускать меня в свою жизнь. Но если целует, значит, нравлюсь? Не противно же ей? Что-то мне подсказывает, что Кроха не из тех,
