разведшколы, свежий, как только что сорванное яблоко. В промежутке между долгими загранкомандировками Серебрянский читал лекции в спецшколе, вел занятия по минно-взрывному делу и токсикологии. Нейман был лучшим в выпуске, первым претендентом в СГОН. Его натаскивали и другие члены группы.
Очень не вовремя влезли люди Слуцкого. Молодой тоже оплошал, позволил вывезти себя в Германию. Мюллер практически недосягаем. Неопытный, едва обученный агент оказался внедренным в Абвер.
Полина Натановна была в курсе операции «Канкан». Шансы Неймана она оценивала как провальные. Когда Теодор прислал письмо по адресу, предусмотренному на самый крайний, аварийный случай, просила мужа — забери пацана из Берлина, возьми под свое крыло. Доучи, подготовь, поддержи на первых порах.
Но произошло неожиданное, не вписывающееся ни в какие рамки. В Москве были схвачены люди из СГОН, в том числе имевшие контакт с Нейманом. Арестован почти весь выпуск разведшколы. Взяты по обвинению в «шпионаже в пользу империалистических государств».
Серебрянские не знали, что и думать. Конечно, в разведке не обходится без предательства. Перебежчик Агабеков причинил столько вреда! Но за арестованных в Москве Яков поручился бы головой… Раньше. После случая с Себастьяном-Магнусом и другими сказал себе: нельзя доверять никому. Заикнись об отзыве Неймана, Серебрянский вызвал бы лавину подозрений и в его, и в свой адрес.
Они с Полиной перебрались в Мадрид, в самую гущу гражданской войны и не менее бурных баталий на невидимом фронте, без правил и без жалости. Работа стала не просто опасной — смертельно опасной. Однажды, после очередного покушения на Андре Марти, Яков упрашивал жену уехать в Союз. Довод привел бронебойный — сын растет без родителей.
Женщина ответила коротко: «Отправишь меня насильно — разведусь».
Они продолжали трудиться вместе. Пара — это намного сильнее, чем одиночка. И намного уязвимее, каждый переживает за вторую половинку больше, чем за себя.
Серебрянский, насколько возможно, поддерживал связь с нелегалами в других странах, не забывал Неймана, формально теперь подчинявшегося Слуцкому. С подачи Полины принял решение, чтобы молодой человек не обрастал группой, оставался в одиночестве. Так тяжелее, но намного безопаснее. Агента-нелегала губят собственные ошибки, но еще чаще — промахи людей, с которыми связан.
Во время европейской командировки пропал без вести некто Чеботарев, человек Слуцкого. Сбежал или погиб, неизвестно. Из состава СГОН он знал двоих, самого Серебрянского и кандидата в группу — Теодора Неймана.
Глава 12. Провал
Борька при жизни заверил: будешь спящий агент. Он соврал. Спящего не тревожат годами. От меня требуют информацию. Регулярно, много. Каждый раз, корябая шифровку, я приближаю свой смертный час. Информация используется, иногда — во вред Рейху, и однажды какой-то чин в гестаповской контрразведке сделает нехитрый вывод: работает «крот».
Дальнейший сценарий известен. Очерчивается круг людей, допущенных к определенной информации. Пока я мелкий, круг этот широк. Но постепенно вырасту, коль за меня хлопочет фон Валленштайн. И вычислить «крота» не составит труда.
Однажды попавшие под подозрение получат известие, требующее незамедлительных действий, каждый — особое. Скажем, что через неделю в Одессе на Приморском бульваре посланник Троцкого встретится с главарем подполья, чтобы обсудить покушение на товарища Сталина. Он будет одет… например, в серый пиджак и шляпу. Потом серенькая старушка, кормившая крошками голубей у памятника Ришелье, сообщит по линии Абвера, что целый день озабоченные люди в штатском хватали близ Потемкинской лестницы всех мужчин в пиджаках и шляпах. Если дезу про эмиссара Троцкого скормили лично мне, то стальные браслеты моментально украсят мои запястья… Но беда приходит совсем с другой стороны. Под покровом тьмы, как тать в ночи.
Будильник спит со мной как женщина, под одним одеялом, чтоб не гремел на всю мансарду. Он тормошит меня в четыре часа. Бью по кнопке, иначе через тонкую перегородку железный петух разбудит соседей. Минута нужна для прогрева ламп.
Ночной эфир на коротких волнах полон звуков. В наушнике пищит, трещит, щелкает, далекая музыка перебивается морзянкой.
Наконец, нужная волна. Последовательность цифр необычно короткая. Я торопливо черкаю карандашом. Цифры повторяются.
Сейчас буду выглядеть как настоящий идейный нацист: в пятом часу утра раскрываю «Майн Кампф» двадцать восьмого года издания и внимательно рассматриваю гитлеровскую нетленку. Первая цифра — номер страницы. Вторая — номер строки. Как не сложно догадаться, третья означает номер буквы в строчке. Получается полная тарабарщина, последний рубеж защиты перед въедливым взломщиком шифров. «А» с двумя точками наверху, мудро обзываемая «умлаут», стоит на втором месте в немецком алфавите, пишем «Б». «D» занимает пятое, соответственно — «Д» и есть. Метод шифрования надежный, но громоздкий, в итоге на листике образуется единственная строка. Но какая! Остатки сна и лени сдувает словно штормом.
«ДЕМИС ПАРИСУ ВАС ВЫДАЛ ПРЕДАТЕЛЬ УХОДИТЕ».
Руки, сжигающие бумажку, нервно вздрагивают, я нешуточно обжигаюсь. У шпионов железные нервы? Плюньте в лицо придумавшему эту глупость!
Провал. Конкретный, качественный. Шах и мат одним ходом.
За окном брезжит ранний летний рассвет. Виски буравит раскаленный гвоздь. Головные боли досаждают реже, и то — если сильно нервничаю. Не слышно ни тормозов автомобилей Гестапо, ни грохота сапог по лестнице. Нужно бежать налегке в одну из явочных квартир, оттуда ждать эвакуации в Союз. Тем более Парис, согласно гомеровской «Иллиаде», бегал весьма недурно. Правда, кончил плохо.
Беру себя в руки в прямом смысле слова — обхватываю плечи. Приступ мигрени постепенно отпускает, возвращается ясность в мозгах.
Старые контакты ИНО ГУГБ, опиравшиеся на Коминтерн, оборваны или засвечены. Если у меня и есть шанс спастись, то лишь пробравшись в советскую дипмиссию в надежде, что сограждане вывезут из Рейха в багажнике посольской машины. Реалистично? Вариант отметается.
Далее, если Гестапо пасет старые явки ИНО, а уж за входом в посольство СССР оно наблюдает непременно, то мое появление означает: вот он я, советский нелегал, вяжите, пока теплый.
Не хочу.
Или это провокация со стороны своих же? Радиограмма может быть проверкой — выполню ли приказ или сорвусь в неизвестность, опасаясь ареста в Москве.
Наконец, есть еще одна возможность, умозрительная, маловероятная. Но я обязан ее отработать. Естественно, до утра не могу уснуть. Появляюсь на службе в отвратительном настроении и в первую же паузу сбегаю, чтобы проведать своего покровителя.
— Да, Тео. Докатившийся до тебя слух — верный. Про московского перебежчика. Это тот самый капитан, что допрашивал нас в Казани. Чеботарев.
Граф очень недолго влачил существование штатского партийного функционера. Черный китель с нарукавной свастикой туго обтянул его торс, несколько дряблые щеки легли на воротник табачно-коричневой рубашки. В петлицах две руны «зиг», на другой — четыре квадратика. Штурмбаннфюрер Главного управления имперской безопасности заполучил отдельный кабинет в здании СД на Принц-Альбрехтштрассе и непонятные мне полномочия. Готов побиться об заклад — не самые маленькие.
Я стараюсь не
