американцами Хрущев называл его своим преемником [238, 239]. Но Козлов давно страдал гипертонией, в апреле 1963 г. у него случился инсульт.
Никита Сергеевич не терял надежды, что он поправится. Временно его обязанности были поручены Брежневу. Он, напомним, после Ворошилова занял должность председателя президиума Верховного Совета СССР. Пост очень высокий, но малозначащий, ведь Верховный Совет проводил в жизнь решения ЦК. С июня 1963 г. Леониду Ильичу добавили и его прежнюю должность, секретаря ЦК. Брежнева и Шелепина Хрущев считал собственными выдвиженцами, был уверен в них.
Но именно они стали двумя центрами заговора. Точнее, избавиться от Никиты Сергеевича мечтали уже многие. А Брежнев и Шелепин начали практическую организацию. У бывшего председателя КГБ уже была своя группировка, вся сила КГБ, где начальствовал его ставленник Семичастный. К нему примыкали и идеологи партии: Суслов, Ильичев, Яковлев. У Брежнева тоже были свои ставленники. Его другом являлся первый заместитель председателя Совета министров и председатель ВСНХ Дмитрий Устинов – их свела космическая программа, строительство космодрома Байконур, после полета Гагарина оба получили золотые звезды Героя Социалистического Труда. Еще в Молдавии Брежнев приметил идеального исполнителя Константина Черненко. Поручив ему какое-нибудь дело, можно было не сомневаться: оно будет выполнено четко и в срок. При новых назначениях Брежнев всюду переводил его с собой, в Верховном Совете поставил заведовать Секретариатом.
Украину Хрущев считал своей «вотчиной», благоволил к ней. Подгорного, возглавлявшего украинскую компартию, держал в чести. Когда заболел Козлов, перевел в Москву, поставил секретарем ЦК, поручив курировать легкую промышленность. Но в Киеве Подгорный был «царем и богом», а легкую промышленность совершенно развалили, и новый секретарь оказался «крайним». Хрущев вовсю честил его: «Вот товарищ Подгорный. Мы его вытащили в Москву на большую должность, а он как был сахарным инженером, так им и остался». Тот обиделся и примкнул к Брежневу, которого тоже хорошо знал по Украине. Становилось ясно, что Козлов уже не поправится, Хрущеву намекнули, что для Брежнева нагрузка слишком большая – и Верховный Совет, и ЦК. В июле на почетную, но декоративную должность председателя президиума Верховного Совета был перемещен престарелый Микоян. А Брежнев стал фактически руководить Секретариатом ЦК. Сосредоточил в своих руках реальные рычаги управления партией.
Подготовку к перевороту облегчал сам Никита Сергеевич. В апреле 1964 г. страна отмечала его 70-летие. Поток самой пошлой лести далеко перехлестнул сталинский «культ». Хрущев повесил себе на грудь четвертую звезду Героя Социалистического Труда (у Сталина была одна). Никита Сергеевич совсем возгордился, вошел в роль международной политической фигуры. В 1964 г. из 9 месяцев он 135 дней провел за границей. Да и в СССР ему на месте не сиделось, он разъезжал с парадными визитами по республикам, областям. «Черную» работу он стал всецело оставлять помощникам, заседания Президиума ЦК и правительства проходили без него.
Но он замыслил очередные реформы в сельском хозяйстве. И не только в партии, но и во всем государстве. Ему вздумалось принять новую Конституцию. Малоизвестный факт – при этом подсуетился начальник отдела ЦК Андропов. Один из его «аристократов духа», Федор Бурлацкий, вспоминал, что должен был сопровождать Хрущева во время визита в Чехословакию и Андропов дал ему задание выбрать подходящий момент и забросить Никите Сергеевичу идею учредить в СССР пост президента. Бурлацкий выполнил это, и Хрущев заинтересовался. Титул президента звучал куда более «цивилизованно», чем Первого секретаря или председателя Совета министров, возносил его над другими руководителями, уравнивал с президентом США (Итоги, 28.01.2013).
Он поручил Бурлацкому собрать группу советников и написать проект конституции, выделил для них дачу Горького в Нагорном. Тут уж «аристократы духа» дали волю своим западническим симпатиям: кроме поста президента, их проект предусматривал двухпалатный парламент, конституционный суд, даже суд присяжных («народных заседателей»). Неизвестно, что из этого оставил бы Хрущев, но в ходе реформы он намечал кардинальные перестановки в высшем руководстве. Говорил, что надо «омолодить» его, выдвинуть более перспективных деятелей. То есть собственных подхалимов.
Это подтолкнуло заговорщиков. Петр Шелест позже писал, ссылаясь на Подгорного и Семичастного, что Брежнев предлагал физически устранить Хрущева, устроить автомобильную или авиационную катастрофу. Но начальник КГБ отказался, заявил, что правда о таких делах рано или поздно всплывает [122, с. 417]. Но Шелест, Семичастный и Подгорный впоследствии стали противниками Леонида Ильича, это вполне может быть клеветой.
А остановились в конце концов на сценарии законного отстранения от должности, вполне в рамках партийной демократии, на пленуме ЦК. Но для этого требовалось обработать большинство членов ЦК, причем втайне от Хрущева. С ними под разными предлогами встречались по одному, прощупывали. Если чувствовали в них единомышленников, говорили более определенно. Причем техническим помощником Брежнева в этих опросах стал… все тот же Андропов. Сам он в беседах не участвовал, но вел учет, расставляя в списках условные значки [147, с. 87]. К заговору присоединились республиканские руководители Игнатов, Шелест, Мжаванадзе, Кунаев, Рашидов, зондировали своих секретарей обкомов.
Сентябрь традиционно был временем отпусков советских начальников, и многие из них вдруг решили провести его на Кавказе, на курортах Ставропольского края. Он считался «вотчиной» Суслова, который в свое время был первым секретарем Ставропольского крайкома партии. Потом сделал секретарем крайкома свояка, Владимира Воронцова (они с Сусловым были женаты на родных сестрах). А нынешний первый секретарь, Федор Кулаков, состоял в заговоре. Он обеспечил прекрасные условия не только для отдыха, но и совещаний без лишних глаз и ушей. Мало ли – высокопоставленные гости выехали на охоту в заповедник. Здесь окончательно согласовали все детали.
Конечно, среди партийцев находились и желающие отличиться, донести Хрущеву. Но служба Семичастного перехватывала их сигналы. Некоторые предупреждения все же прошли через сына Хрущева Сергея, но они были слишком туманными. Встречи, разговоры… Хрущев понял лишь, что появились оппозиционные настроения. Не догадался, что его уже конкретно обкладывают. Поэтому он лишь пригрозил членам Президиума: «Что-то вы, друзья, против меня затеваете. Смотрите, в случае чего разбросаю, как щенят». Его дружно заверили в полной преданности, и он 29 сентября отправился в отпуск на Черное море, в Пицунд.
Здесь КГБ установил информационную блокаду, взял под контроль телефонную связь, и «лишние» связаться с ним уже не могли. К Хрущеву приехал Микоян, которому он поручил проверить слухи о встречах недовольных. Успокоил: все нормально. Никита Сергеевич купался, загорал, принял японскую делегацию. Готовился к пленуму ЦК по сельскому хозяйству с планом новых реформ. Очевидно, там же намечал кадровые перестановки. Он не знал, что заговорщики ждут того же самого Пленума. Но события разыгрались несколько раньше, чем они настраивались.
11 октября к Хрущеву прилетел сын Сергей. Еще раз подтвердил
