Все шедевры, – язвительно проговорила Серафима Юрьевна. – Как можно такое отменять.
– Думаю, мне уже пора, – деликатно вклинился в разговор Лев. – Не буду мешать вам. К тому же Борис Петрович, как я понимаю, уже освободился. Надеюсь, теперь мы сможем с ним поговорить.
– Освободился, – ответила дама в буклях. – Только не очень-то сейчас подходящее у него настроение для разговоров.
– Правда? Что ж, значит, такая судьба. Придется побеседовать с ним не в настроении. Всего вам хорошего, а вам, Серафима Юрьевна, отдельное спасибо за то, что согласились ответить на мои вопросы.
Тепло попрощавшись с дамами, полковник покинул гримерку.
Несмотря на свои заверения, что хочет поговорить с Пичугиным, разыскивать расстроенного бывшего худрука он не спешил. И не только потому, что тот и впрямь наверняка сейчас был в плохом настроении.
Поскольку Пичугин, как человек, которому сильно насолил Бойцов, входил в число потенциальных подозреваемых, личное интервью с ним Лев планировал провести как можно позже. Если подозрения оправдаются – желательно уже в камере. А пока полной ясности по этому вопросу не было, он предпочитал не привлекать к себе лишнего внимания, особенно тех, кто мог оказаться причастным к делу.
Путь Гурова проходил через фойе, где возле украшенного цветами гроба уже стоял почетный караул из коллег.
– …думаю, наверное, нужно будет кого-нибудь из монтировщиков привлечь, – вполголоса озабоченно говорил директору стоявший в сторонке Берестов. – Они у нас парни здоровые, им тяжести таскать не впервой. А ребята следом пойдут. От театра хотя бы с полквартала пронести нужно будет. Потом уж… автобусы там и прочее. Добрый день, – встрепенулся он, заметив Гурова. – И вы тоже с нами в этот скорбный час.
– Да, вчера не успел поговорить со всеми. Коллектив у вас большой. Давно тело привезли из морга?
– Нет, буквально только что. Как разрешили забрать, я сразу подсуетился, как говорится. Зачем ему там лежать? Лучше уж здесь, в родных стенах.
– У Руслана остались родственники?
– Возможно, но точно не в Москве. Здесь у него никого не было, это я наверняка знаю. Он родился где-то под Нижним Новгородом, а сюда приехал учиться. Приехал, да так и остался. И вот… как видите.
– Да, печальный итог.
– Простите, если мой вопрос окажется некстати, но я хотел бы уточнить кое-что.
– Пожалуйста, спрашивайте, никаких проблем, – живо откликнулся Берестов.
– Я слышал, у вас выходит спектакль… «Турандот», если не ошибаюсь. Когда можно будет посмотреть эту постановку?
– О! Вы неплохо осведомлены. Вот что значит работать в полиции. «Турандот» выйдет еще не скоро, работа над ним только начата. Да и начало вышло не слишком удачное. Не успели провести пару репетиций, как пришлось все остановить.
– В самом деле? Как жаль. А в чем же причина?
Гуров ожидал, что снова услышит что-то о притеснении творческих людей и о цензуре, но услышал совсем другое:
– Парень, которого я взял на главную роль, сейчас в больнице. Вечером возвращался с репетиции, напали хулиганы, избили, да так, что пришлось госпитализировать.
– Вот как? И кто же это был?
– Да разве это сейчас узнаешь. Даже сам Игорь не может вспомнить, а кроме него, там никого и не было. Специально выбрали и место, и время, чтобы не оказалось случайных свидетелей. А уж сами навряд ли с повинной явятся. Совесть у подобных типов отсутствует как таковая. Так что узнать, кто это был, боюсь, не представляется возможным. Разве только вы посодействуете.
Последнюю фразу Берестов произнес с усмешкой, давая понять, что это шутка, но Гуров знал, что в этой шутке есть и доля правды. Уже зная предысторию борьбы за главную роль в этом спектакле, он ни минуты не сомневался, что избиение организовано племянником Пичугина, вполне возможно – с ведома и молчаливого согласия дяди.
– Как вы сказали? Игорь?
– Да, Игорь Бессонов. Отличный, очень талантливый парень. На последнем курсе в Щукинском. А теперь, вместо того чтобы репетировать да «послужной список» себе к началу карьеры готовить, в травматологии лежит со сломанным ребром. Тут уж не до спектаклей.
– Понятно. Что ж, очень жаль. А я думал, вскоре нам удастся посмотреть спектакль. Жена интересовалась, она очень увлечена вашим творчеством.
– Правда? Надо же, как приятно. Но вы можете прийти и на другие спектакли. «Фигаро», например. Многим нравится, у меня всегда на нем полный зал.
Вспомнив описание этой «авторской версии», которое он слышал в бухгалтерии, Гуров содрогнулся при одной мысли о том, что когда-нибудь ему придется посетить этот спектакль. Но Берестову пообещал подумать.
Выйдя из театра, он направился к своей машине, припаркованной на знакомой площадке, где уже почти незаметно было бурое пятно.
История с конфликтом вокруг главной роли не выходила у него из головы, и, сев за руль, Лев поехал в больницу.
«Всемогущее» удостоверение без труда открыло для него нужные двери, и вскоре он уже сидел рядом с кроватью, на которой лежал худощавый паренек с очень «романтичными» и выразительными карими глазами.
Сейчас в этих глазах отражались злость и досада.
– Да бритому ежу понятно, кто это сделал! – возмущенно говорил юный актер.
– В самом деле? И кто же?
– Ясно кто. Стася да дружки эти его отмороженные.
– У тебя есть доказательства?
– Откуда? Подошли сзади, дали по башке – отключился сразу. Какие уж тут доказательства.
– Тогда откуда такая уверенность?
– Да потому что просто больше некому. У меня со всеми нормальные отношения. Даже с этим ублюдком никогда никаких проблем не было. Только после того, как меня вместо него на роль взяли, все это началось.
– Что «все»?
– Да все. Приставать ко мне начал, хамить, задирать при каждом удобном случае. Я уж вроде и так, и сяк, пытался все на шутку сводить, да куда там. Кипит злость в человеке, аж подпрыгивает на месте, когда меня видит. Думает, что несправедливо обошли его, бедного. А кто бы его вообще заметил, если бы не этот его дядя.
– Стаса порекомендовал на роль Борис Петрович? – с удвоенным интересом спросил Лев.
– А, так вы знаете, – удивленно взглянул на него Игорь. –
