виднелся частокол козлятника. После визита незваных гостей, Миронег стал осторожней: разобрал лодочный причал, забросал землей да травой тропинку, убрал вечно сохнувшие на берегу сети, очаг с поляны перенес дальше в чащу, перевез всех козочек с острова, медведь все ж не так страшен, как жадный до чужого добра народец. И Радяте было наказано, чтоб свои из верви подходили не от реки, а чуть сбоку.
— Пришли, — вдохнул родной запах Миронег. — Проходи, — широким жестом пригласил он гостью.
Стесняться ему было нечего. Все он сделал со старанием и по уму: просторный козлятник, врытый в землю омшаник, сложенный из камня очаг посреди двора, навес с сеном, а рядом между врытых жердей Миронег складывал дрова. Ну, и наконец сама изба-землянка — просторная, крепкая, крытая не каким-то там камышом, а дранкой — гонтовой дощечкой. Для одного, конечно, изба великовата, но Миронег не любил тесноту.
Предвкушая впечатление, он растворил перед Усладой тяжелую дубовую дверь.
— Заходи.
Услада робко шагнула за порог.
Две широкие лавки, крытые мягким козлиным мехом, стол, печь, сложенная так, чтобы тепло оставалось, а едкий дым быстро вытягивало прочь, короба вдоль стены. Добра в них правда немного, да был бы короб, а добро найдется. Даже половицы простелены, не у каждой хозяйки так-то.
— Ну как? — самодовольно выпятил грудь Миронег, ожидая восхищения.
— А ты тут только летом живешь? — покосилась на печь-каменку Услада.
— И зимой живу. Тепло, привольно.
— Так тесно же, — пригнула Услада голову, словно упиралась в потолок, хотя до матицы не дотягивался даже Миронег.
— Здесь тесно? — разобиделся хозяин. — Ты что до этого в боярских хоромах жила?
— В княжьих, — вздохнула гостья.
— Ах да, при княжне, — припомнил Миронег. — Ну, не обессудь, у меня здесь не терем, светлицы нет.
— Хорошо здесь, уютно, — миролюбиво отозвалась Услада, сообразив, что обидела хозяина.
— Ну, можешь на лавку пока прилечь, я сейчас коз гляну и молочка тебе принесу. Тебе холодного или парного?
— Какого принесешь, благодарствую.
Миронег оставил девчонку и вышел на двор. Глупо обижаться, но червячок все же точил изнутри. «Подумаешь, хоромы княжьи: подай — принеси, а я здесь сам себе хозяин».
Миронег, прихватив подойник, заглянул в козлятник, погладил истосковавшихся рогатых, подоил, отогнал стадо на луг, проверил пчелок. И пчелы у него были «ручными», почти никогда хозяина не жалили. Дед Корчун научил заговаривать, помогало.
— Эх, да что ж это я, девка-то голодная! — хлопнул себя по лбу радушный хозяин и побежал переливать молоко из подойника в крынку.
— Вот и молоко, извини, закружился, — влетел Миронег в избу.
Услада мирно спала на лавке, подложив под голову кулачок. «Напоил», — вздохнул Миронег. Он поставил крынку на стол, пошарил в коробе, достал подушечку и подложил спящей, бережно приподняв голову. А ведь ежели Миронега родня рано оженила бы, у него могла быть дочь такого же возраста. Сейчас бортник показался себе жутко старым тридцатилетним занудой.
— Что ж с тобой делать, воробышек с княжьей крыши?
Заявятся ли сюда преследователи? Да. Они идут вдоль Савалы в этом же направлении, к счастью, другим берегом. А дощаник им, должно, пришлось бросить, их с десяток и при собаках, куда им с лодкой брести, только маета. Ежели не порубили, можно потом поискать. Услада сказывала, у них кораблика не было, пешими гнались. Да, может, они вообще отстанут, своих погрести нужно, дед убит, а про девчонку соврут, что и в живых ее нет. Проверить то как? А коли они догадываются, что бежит Услада к Ингварю, а им все ж крепко ее изловить надобно, то проще не гнаться крутыми берегами, отгадывая, каким путем она утекает, а перехватывать беглянку у Вороножа. Вот сам Миронег так бы и сделал, и ничуть его не смутил бы крюк, что придумал старый Военег, чтобы сбить охотников. Верно выбранная засада и терпение — все, что нужно, для удачных ловов. А, стало быть, сейчас отправлять девчонку одну с обозом к Вороножским селениям нельзя, пропадет тощенькая пташка. Миронег посмотрел на хрупкие плечики.
— Откормить тебя следует, а там поглядим.
Глава XIII. Баня
— Здорова спать, — улыбнулся Миронег робко выплывшей из избы гостье. — Поела? Я там тебе на столе оставлял.
— За угощение благодарствую, — отозвалась Услада, бочком подходя к Миронегу и заглядывая, что же он там мастерит.
— Топор старый подточил, сейчас дров нарублю, баньку топить пойду, она у меня чуть подальше, в овражке. После такого-то помыться не помешает.
Услада согласно кивнула.
— Раз так, — Миронег поднялся, — вот подойник, пойди коз подои, молоко в крынки перельешь, крынки на жердях висят, — деловито начал он объяснять девчонке, — и хворостина в углу, с собой прихвати, потом на луг рогатых моих выгонишь, это там, — указал Миронег рукой.
Услада растерянно захлопала ресницами, покраснела до макова цвета, но послушно пошла к полке под навесом. Долго там стояла, разглядывая многочисленный скарб бортника.
Миронег поставил колоду и начал подтаскивать к ней бревна собранного сухостоя.
— Эй, ты чего там? — окликнул он, приклеившуюся к навесу девчонку.
— А подойник — это что? — обернулась она.
— Как это что? — бросил свое занятие Миронег и поспешил к Усладе. — Вот же, — показал он кадку с небольшим носиком для слива молока, — а во что же вы доите?
— Не знаю, — тихо проговорила Услада.
— Ты доить-то умеешь? — заподозрил неладное Миронег.
Девчонка отрицательно покачала головой.
— И такое бывает, — удивленно пожал плечами бортник. — Ладно, потом покажу — как, дело-то нехитрое. У меня козы смирные, не то, что у Радяты, те только Елицу подпускают, от челядинок брыкаются, а у меня — дои да радуйся.
Услада снова согласно кивнула.
— Ладно, тогда я сейчас пойду доить, потом с дровами возиться, а ты уж состряпай нам чего. Вот тут погребок у меня…
— Я не умею, — еле слышно проговорила гостья.
— Стряпать не умеешь? — ахнул Миронег, присаживаясь на колун и новыми глазами разглядывая белоручку.
— У нас стряпухи были, а меня на кухню не пускали, — начла
