Уже на улице он вспомнил, что Рона всегда была неравнодушна к молоденьким мальчикам. Может, и она… Нет, это недостойная мысль.
– Прости меня, боже, – сказал Ребус, решительно направляясь в сторону подземки.
Что-то пошло не так.
Совершив первое убийство, она испытала ужас, ее мучило чувство вины. Она просила прощения, клялась, что больше не будет убивать.
Но прошел месяц. Ее не нашли. Она слегка воспряла духом, и в ней снова проснулся голод. И она совершила второе убийство. Оно насытило ее на целый месяц. Так и пошло. Но теперь, спустя сутки после четвертого раза, она снова почувствовала непреодолимое желание убивать. Это желание было острым и сильным, как никогда. Конечно, убийство опять сойдет ей с рук. Но игра становится опасной. Прошло еще слишком мало времени. Полиция идет по горячим следам. Общественность взбудоражена. Если она убьет сейчас, то отступит от собственной модели поведения и тем самым даст в руки полицейским ниточку, которую не сможет отследить.
Существует только одно решение. Неверное: она знает, это решение совсем неверное. Она находится не в своей квартире, нет. Но она все равно это сделала. Она отперла дверь и вошла в галерею. Там, на полу, лежало связанное тело. Это тело она спрячет. Полицейские не смогут его найти. Она сознавала, что на этот раз ей придется с ним повозиться. Зато у нее будет больше времени для веселья. Да, нужно спрятать тело, вот и все дела. Это логово – вот ответ на вопрос. И никто его не найдет. В конце концов, это частная квартира, а не общественное место. И бояться не надо. Она обошла тело кругом, наслаждаясь тишиной. Потом поднесла к глазу объектив «Полароида».
– Улыбочку, пожалуйста, – говорит она, щелкая затвором.
Потом ее осеняет новая мысль. Она вставляет новую кассету в фотоаппарат и фотографирует одну из картин, пейзаж. Она уничтожит его, разрежет на мелкие кусочки, как только закончит играть со своей новой игрушкой. Но теперь у нее есть фотография этой картины. На память. Она наблюдает за тем, как изображение проявляется на пластинке, и вдруг начинает неистово царапать поверхность; изображение размазывается, становится неразличимым. Господи, мамочка убила бы ее за это.
– Сука, – говорит она, отворачиваясь от стены с картинами. Ее лицо искажено обидой и гневом. Она берет ножницы и приближается к своей игрушке, встает перед ней на колени, крепко захватывает одной рукой голову и подносит ножницы к лицу, прямо к самому носу. – Сука, – повторяет она, а потом принимается аккуратно чикать ножницами в ноздрях. Ее руки дрожат. – Длинные волосы в носу, – причитает она, – это так неприлично, так неприлично…
Потом она снова встает с колен и подходит к противоположной стене, берет баллончик с краской и энергично его встряхивает. Эта стена – она называет ее «стена Диониса» – вся сплошняком покрыта надписями, сделанными черной краской: СМЕРТЬ ИСКУССТВУ, УБИЙСТВО – ЭТО ИСКУССТВО, ЗАКОНЫ – ДЕРЬМО, К ЧЕРТУ БОГАТЫХ, ДА ЗДРАВСТВУЮТ БЕДНЫЕ. Она обдумывает, что бы еще такое написать на оставшемся месте. Потом щедро распыляет краску по стене.
– Вот это искусство, – говорит она, глядя через плечо на «стену Аполлона» с картинами в рамах, – вот это чертово искусство, будь оно проклято.
Она замечает, что глаза куклы открыты, и бросается к ней, приближая свое лицо к лицу куклы. Глаза снова закрываются. Она осторожно пытается приоткрыть веки пальцами. Их лица так близки, они почти соприкасаются. Этот момент всегда так сокровенен. Ее дыхание учащается. Дыхание куклы тоже. Рот куклы, намертво заклеенный куском липкой ленты, пытается что-то сказать. Ее ноздри расширяются.
– К черту искусство, – шепчет она кукле, – будь оно проклято.
В ее руке опять оказываются ножницы, и она вонзает лезвие в левую ноздрю кукле.
– Длинные волосы в носу, Джонни, это так неприлично, так неприлично… – Она замирает, прислушиваясь к чему-то, словно обдумывая собственные слова. Наконец кивает. – Это точно, – говорит она, улыбаясь, – это точно…
Погоня за Оборотнем
Ребуса разбудил телефонный звонок. Сначала он никак не мог понять, откуда доносится звон, и только потом догадался, что телефон висит на стене, прямо у него над головой. Он вскочил и неловко завозился с трубкой.
– Да?
– Инспектор Ребус? – осведомился чей-то бодрый голос. Сначала он не узнал его. Нащупал на ночном столике часы (принадлежавшие еще его отцу) и уставился на исцарапанный циферблат. Было только семь пятнадцать. – Я вас разбудила? Простите. Это Лиза Фрейзер.
Ребус моментально оживился. По крайней мере, оживился его голос. Хотя инспектор все еще сидел сгорбившись на кровати, его голос бодро проговорил:
– Здравствуйте, доктор Фрейзер. Чем я могу быть вам полезен?
– Я тут изучала материалы по делу Оборотня, которые вы мне дали. Работала почти всю ночь напролет, по правде говоря. Просто не могла уснуть. Это дело так захватило меня. У меня уже есть кое-какие предварительные соображения на этот счет.
Ребус дотронулся до еще теплой постели. Как давно он не спал с женщиной? Как давно он просыпался после ночи любви, ни о чем не жалея?
– Понятно, – сказал он.
Она рассмеялась. Ее смех был похож на переливчатый звон колокольчиков.
– О, инспектор, простите, я вас разбудила. Я перезвоню попозже.
– Нет-нет, все нормально, правда. Вы просто застали меня врасплох, но это не страшно. Мы можем встретиться и поговорить о том, что вы там нашли?
– Конечно.
– Сегодня, правда, я немного занят… А как насчет ужина?
– Это было бы здорово. Где?
Ребус почесал спину.
– Не знаю… Это ваш город, а не мой. Я ведь турист, или вы забыли?
Она снова рассмеялась:
– Я тоже не совсем здешняя, но я поняла ваш намек. Что ж, в таком случае ужин я беру на себя, – твердо сказала она. – И мне кажется, я знаю вполне подходящее место. Я зайду за вами в отель. Семь тридцать?
– Буду ждать с нетерпением.
Какое приятное начало дня, подумал Ребус, ложась обратно в постель и взбивая подушку кулаком. Но стоило ему только закрыть глаза, телефон снова зазвонил.
– Да?
– Я у стойки портье, а ты – ленивый сукин сын. Быстро спускайся вниз, чтобы я смог записать свой завтрак на твой счет.
Клик. Бр-р. Ребус кинул трубку на рычаг и со стоном выполз из постели.
– Ты чего так долго?
– Не думаю, что официанты пришли бы в восторг, увидев голого постояльца в обеденном зале. Вы сегодня рано.
Флайт пожал плечами:
– Дел невпроворот.
Ребус заметил, что Флайт неважно выглядит. Его бледность и черные круги под глазами объяснялись не только недостатком сна. Кожа на лице обвисла так, словно какие-то магниты на полу оттягивали ее вниз. Но он понимал, что и сам выглядит не лучшим образом. Судя по всему, он умудрился простудиться в ванной комнате: побаливала голова и саднило горло. Неужели это правда, что в больших городах люди чаще болеют? В одной из статей, которые ему дала Лиза Фрейзер, утверждалось, что, как правило, серийные убийцы являются продуктом своей среды. Ребус воздерживался от каких-либо комментариев по этому поводу, но чувствовал, что в его носу скопилось больше слизи, чем когда-либо. Надо проверить, достаточно ли у него с собой носовых платков.
