легко погладил мое колено, и тут же спохватился. — Извини.
Ему на полном серьезе было неловко передо мной за единственное случайно сорвавшееся слово, и я потянулась навстречу, погладила его по волосам, слегка натягивая немного вьющиеся пряди.
— За это я люблю высокородные семейства.
Он смазано улыбнулся уголками губ, а потом вдруг поцеловал моё запястье. Легко, коротко и очень нежно.
— Я даже не знаю, что чувствовать насчёт того, как вы оба считаете своим долгом защищать меня. Руперта я понимаю. Тебя…
— Тебе не нужно понимать, — я склонилась ближе, осмелившись погладить теперь его висок. — Я уже говорила тебе, это моя работа, Даниэль. Я не могу не делать этого. А ты знаешь то, чего не знаю я. К тому же, ты сильнее меня физически. Это просто… данность.
— И почему я раньше избегал ведьм?
Мне было очень интересно, почему, но Даниэль не позволил мне спросить. Подавшись вперёд, он поцеловал меня медленно и сладко. В первый раз по-настоящему. Не в порыве пьянящей страсти, от которой кружилась голова, не из необходимости ответить в момент, когда я потянулась к нему, не из вежливости, а потому что сам хотел.
Хотел, но не настаивал, мягко ловил губами мои губы, легко обводил их языком.
Это были нежные, чувственные, немного неловкие поцелуи.
Лагард давно ни с кем не целовался с удовольствием. Как, впрочем, и я.
Я обвила руками его шею, и Даниэль поднялся, увлекая меня за собой. Ему было неудобно стоять, обнимая меня, и я немного подтолкнула его к кровати.
По всему выходило, что отложить даже такой важный разговор нам всё же придётся.
Даниэль молчал, гладил мою спину, касался так бережно, что я сама потянулась, чтобы развязать ворот его рубашки.
Позволяя ему прикасаться к себе, я с осторожностью касалась его, полагая, что после всего это может быть ему неприятно. Если бы меня рвали на части палачи, я бы тоже не желала ничьих прикосновений.
Однако он не застывал под моими руками, не пытался избежать малейшего касания. В первый момент его мышцы каменели, а потом он, не решаясь подставляться, просто принимал.
Как давно его в принципе не касался никто, кроме тех самых палачей, Руперта и доктора?
Поглаживая пальцами его шею, я никуда не торопилась, только время от времени касалась губами его губ, приучая к себе.
Его нужно было именно приучать.
Да и себя тоже.
Мы оба привыкли к одиночеству, нам было в нём удобно.
В отличие от него, я и не пробовала иначе.
Осторожно, чтобы не стряхнуть мои руки, Даниэль наклонился, провёл губами по линии моего подбородка.
— Как думаете, маркиза, не стоит ли нам всё бросить и стать парочкой авантюристов? Быть сегодня здесь, завтра там. Ни перед кем не отчитываться, ничего не бояться. Я хотел, Руперт отговорил.
Я засмеялась так же тихо, как прежде, но намного отчётливее, и притянула его ближе.
— Готова спорить, в случае первых же проблем ты попытаешься договориться с разбойниками по законам чести, которыми руководствовался при дворе.
— Я всегда тяготился этой необходимостью.
— Соблюдать законы чести или договариваться с разбойниками?
— Бывать при дворе.
Я впервые видела его лицо настолько близко.
Лагард не пытался отвернуться или отвлечь меня, позволял рассмотреть каждую чёрточку, каждую появившуюся слишком рано морщинку.
Кричал ли он от боли в тех проклятых подвалах?
Умолял ли их, будучи готовым на всё, лишь бы только они остановились?
Судя по тому, что глаз у него остался всего один, нет.
И это он называл отобранным достоинством…
Я снова потянулась к нему, но мы вздрогнули оба, когда в дверь моей спальни отчаянно заколотили кулаком.
— Маркиза! Маркиза! Леди… Даниэла!
Даниэль сорвался с места первым.
Голова у меня слегка кружилась, и, предполагая, что с ним сейчас творится то же самое, я успела испугаться, что он споткнуться. Полуслепой человек в темноте…
Лагард не споткнулся, не упал, его даже не занесло.
Он распахнул дверь, и Агата рухнула ему на руки — судя по тому, что ему пришлось опуститься на колени, чтобы поймать её, она уже оседала на пол.
— Твою мать… Мать твою! Дани!
Этих секунд мне хватило, чтобы зажечь свечи и шагнуть к ним.
И тут же мне в нос ударил запах крови.
Она была везде: на лице Агаты, на её руках, на юбке. Сочилась из разбитых губ, склеивала волосы.
Её нос был неестественно свёрнут на бок, а два пальцы выгнуты. Когда её били, она пыталась закрыться рукой. Наверняка прикрывала живот.
— На кровать, быстро!
Даниэль подхватил её легко и не раздумывая, бережно уложил на спину.
Я оттеснила его, чтобы беспрепятственно сконцентрироваться, провести ладонями над её плечами.
Кости были целы, но о её беременности я того же сказать не могла.
— Она на грани того, чтобы потерять ребёнка.
Выражение лица Лагарда не изменилось, он снова не повысил голоса, но от испуга и ярости сорясало и его, и стены его дома.
— Кто? Кто это сделал, Агата?
— Ро… Роберт…
Она поперхнулась, и на губах выступила кровавая пена.
— Твою мать!
Я снова подвинула его плечом, чтобы не мешал, но Даниэль мешать и не собирался. Не оглядываясь и не сказав больше ни слова, он быстро вышел из спальни, а я снова склонилась над Агатой.
Звук, который она издала, больше напоминал робкий жалобный скулёж, чем стон.
— Спаси его, пожалуйста… Только его спаси…
Её лоб под ладонью оказался холодным, покрытым смешанной с кровью испариной.
Били ее явно не кулаками. Не только ими.
Быстро и поверхностно выдохнув, я положила ладонь на бедро Агаты, чтобы просчитать риски.
Риски были огромны.
Агата металась и кашляла кровавой пеной, которой становилось больше, но уже была без сознания и не могла сказать мне ничего внятного.
Значит предстояло действовать самой.
Всё необходимое было у меня в комнате, спускаться на первый этаж нужды мне не было.
Когда во дворе раздался короткий, но отчётливо различимый в ночной тишине выстрел, я только стиснула зубы, чтобы ненароком не отвлечься.
В процессе меня интересовала только жизнь Агаты и её малыша.
Последнее было сложно. Грязно, хлопотно, кроваво и так тяжело, что, закончив, я вышла в коридор, опираясь на стену.
В доме стояла тишина. Женщины не решались выглядывать из своих комнат, мужчины…
Я не хотела смотреть на то, чем они занимались просто потому что не хотела их нервировать.
Стоя у лестницы, я ждала Даниэля, зная, что если сможет, он придёт.
Он должен был очень торопиться.
С того момента, как он вышел из моей
