Одеваясь, я пытался вспомнить, где же слышал этот голос. И не вспомнил. Осталось чувство, будто я участвовал в телевикторине и не сумел ответить на вопрос, на который знаю ответ.
~~~
Около десяти мы проехали через Тюсседальский тоннель, свернули к Шеггедалю и пропали с карты. Если кто-нибудь нас и обнаружил, то наверняка до того, как мы заехали в эту глушь. Я отправил две статьи в редакцию и предупредил Эрика Бодда, что меня долго не будет.
Кабриолет взбирался в гору. Крыша была опущена, и ветер перебирал светлые волосы Ирен. Машина быстро ехала по узкой гравийной дорожке. Водила Ирен хорошо. Когда мы проехали последний поворот и увидели летний домик у плотины, она взяла меня за руку.
— Давай сначала прогуляемся? — предложила Ирен, когда мы вышли из машины.
— Перед чем? — спросил я.
— Сам знаешь.
Последние лучи солнца облизали верхушки гор и исчезли. В долине повеяло холодом. Мы пошли через Рингедальскую плотину. Ирен рассказывала мне о том, что происходит у нее на работе. Я слушал ее практически молча. Мне нравилось просто быть с ней рядом. Теперь на ней было голубое платье в цветочек.
Воды у плотины почти не осталось. Посредники перепродавали электричество за границу. Из анонимного источника я узнал, что энергетическая компания занималась незаконными попусками воды. Когда цены на электроэнергию были высокими, воду сбрасывали по максимуму. Когда начиналось падение цен — покупали дешевое электричество европейских ТЭС и тем временем накапливали воду в верхнем бьефе. Чтобы продать электроэнергию, когда цена вырастет до максимума. Я пробовал раскопать это дельце, но безуспешно. И в центральной редакции меня не особо поддержали. В моем источнике они сомневались, а для такого разоблачения пришлось бы задействовать слишком большие ресурсы.
В строительстве Рингедальской плотины участвовал и мой дед. Он приехал из Суннфьорда в Хардангер в поисках работы. Я видел фотографию, где он в робе и рабочей кепке стоит вместе с другими оборвышами. На этой фотографии он был похож на моего отца.
Ирен снова взяла меня за руку. Что могло быть лучше? Идти с ней рука об руку. Так просто и так сложно. С плотины нам был виден ее кабриолет и летний домик. Отсюда все казалось невинной загородной прогулкой. Люди сидят в летнем домике — полная идиллия. Может быть, играют в карты и слушают радио. Каждый раз, когда мы там встречались, я боялся, что плотина не выдержит и вода обрушится, унося с собой во фьорд и легковушку, и летний домик.
Я спросил Ирен, зачем ей видеть меня снова. Мне было страшно задавать этот вопрос. Было страшно подводить ее к какому-то выводу, в котором меня могло и не оказаться.
Она остановилась и обняла меня:
— У меня больше нет выбора, Роберт. Уже давно.
Над нами летел самолет. На восток. В бледной дымке неярко светились огни под фюзеляжем. Я подумал о пассажирах. Кто-то из них, наверное, сейчас читает, кто-то — глядит на плато.
Я спросил, помнит ли она фильм, в котором двое влюбленных разговаривают о том, что бы они взяли с собой, если бы понадобилось уехать. Она не помнила.
— А ты бы что с собой взяла? — спросил я.
— Если бы пришлось уехать навсегда? — уточнила она.
— Да.
— Я бы взяла с собой мои книги. Кое-какие диски. И хватит. Мне многого не надо.
Я помолчал. Потом сказал, что взял бы с собой все. Все вместе. Она рассмеялась и ответила, что тогда мне лучше вообще никуда не ехать. Потому что если я навсегда уеду, то не смогу со всем расстаться. Мне нужно будет взять с собой дом, в котором я живу. «Вольво». Мою улицу. Всю Одду.
Ее щека прижалась к моей.
— Если б я уезжала, пришлось бы взять с собою тебя.
— Пришлось бы?
— Да, ты разве не слышишь? У меня больше нет выбора.
Мы направились к летнему домику. Пока мы шли, она склонила голову мне на плечо. Войдя в домик, я открыл бутылку вина. Она села на диван. Отпила из бокала. Мы поговорили о будничных делах. Я сидел в кресле перед ней. Мне хотелось просто встать и обнять ее. Но еще мне бы хотелось, чтобы это мгновение продлилось как можно дольше.
— О чем думаешь? — спросил я.
— Не скажу, — ответила она.
Я не знал, показывать ли ей письма. Я взял их с собой и оставил в кабриолете, в бардачке. Но я не представлял, как она отреагирует, прочитав их. Сейчас мне хотелось просто быть с ней.
Ждать я больше не мог. Я подошел и положил голову ей на колени. Она провела рукой по моим волосам. Я прижался лицом к ее животу.
Она обняла меня и спросила:
— Как, по-твоему, у нас дела?
— Плохо, — ответил я.
— Плохо?
— Да, я слишком сильно люблю тебя.
— А что, можно любить кого-то слишком сильно?
— Да, тебе бы это не понравилось. Это вытесняет из тебя стремление жить.
— Хорошо, когда тебя любят. Никто не любил меня так, как ты.
— Но за долгое время так устаешь.
Она засмеялась и поцеловала меня.
— Пойдем приляжем.
Она взяла меня за руку и повела на второй этаж.
Быстро раздевшись, она села на край кровати. Пока я снимал одежду, она смотрела на меня. Она часто подшучивала над тем, как тщательно я складываю одежду. Совести у меня нет! Я подошел и обнял ее. Она была теплой. Я чувствовал лицом ее дыхание.
— Теперь я могу сказать, о чем я думала, — сказала она.
Потянула меня к себе и прошептала:
— Об этом.
~~~
Я проснулся от звука бензопилы. Выла собака. Звуки разливались по долине, отражаясь от горных склонов. Ирен рядом не было. Кабриолета за дверью — тоже. Я поискал записку. Может, она просто решила добыть что-нибудь на завтрак?
Я пошел умыться. На пальцах остался запах Ирен. Во мне по-прежнему была ночь. Когда Ирен не было рядом, я чувствовал себя плохо. Но с какой радостью я просыпался вместе с ней. И обнимал ее, когда она была еще на полпути между сном и новым днем.
На часах было десять, и в летний домик стало пробираться тепло. Я вышел покурить. Я не знал, что делать. В этом районе мобильный не ловил. Я должен быть в офисе. Бодд, наверное, уже бесится. И моя заведующая — тоже.
Я подождал полчаса и стал спускаться по гравийной дорожке. Шагал легко и медленно. Подумал, что у любовных ласк есть какое-то пролонгированное действие. От прикосновений любимой все вокруг налаживается. Вот только вобрать их во всей полноте сразу не удается. И через несколько часов словно бы ощущаешь их снова: накатывает вторая волна.
Ночью я просыпался и тянулся к ней. Она отвечала мне с меньшей страстью и большим спокойствием. Ее пальцы касались моих губ, и я целовал их. Потом эти пальцы гладили мою кожу. А на рассвете я все еще чувствовал эти прикосновения.
