им через границу для отапливания дачи или имения. Мною было принято решение о высаживании балагура, которое и было осуществлено собственноручно с незначительным содействием пары отзывчивых молодчиков. При последующем досмотре у господина Замена В.И. были конфискованы:
— водка пшеничная, 2 полных литра (недопитую чекушку господин отдавать отказался и уговорил тут же залпом),
— папиросы «Царские», две коробки по 25 штук (позднее отданы г-ну Замену В.И., заплатившему пошлину за их провоз).
Следующую ночь означенный господин предположительно провел на вокзале, где по словам очевидцев, придерживался поведения скромного и смиренного, изредка лишь позволяя себе рыдания на вышеупомянутом пне. Утренним поездом господин Замен В.И. отбыл в направлении Гельсингфорса…
Из доклада таможенного инспектора Финляндской железной дороги Юхо Тойванена, станция Белый остров, граница Российской империи и Княжества Финляндского, год 1904-ый от Р.Х.
* * *
Клематис воспалился. Алые контуры очертили белые лепестки, тонкие листья подернулись багровой дымкой, внутри стеблей — алый сок, подобный крови, струящейся по венам.
Полина забралась с ногами на высокий барный стул, подтянула колени к подбородку и уставилась в одну точку. Рейнар заботливо сновал рядом: накрыл мягким пледом, вручил безвольным ладоням чашку кофе, спокойно и настойчиво выпроводил незваных постояльцев. Гости покидали эллинг с недоуменным недовольством, но хозяйке вчерашней вечеринки не было до них никакого дела. Перед глазами Полины вновь и вновь прокручивались события недавнего сна, тяжелый груз пережитого кошмара еще лежал на ее хрупких плечах. Не отреагировала девушка и на звонок мобильного.
— Мама, — продублировал Гарнье надпись на экране, подавая телефон.
— Ты почувствовала?! — без вступления начала Лика. Голос женщины вибрировал от напряжения и без громкой связи разносясь по всему помещению. Полина кивнула, затем, осознав, что мать вряд ли видит ее жест, хриплым, будто простуженным, голосом подтвердила:
— Увидела. Чувствуешь у нас ты…
— И? — нетерпеливо перебила трубка.
— Муж у нее был редким дебилом.
— Богатым и перспективным дебилом, — нервно рассмеялась в ответ Лика, — Полин была уверена, что сможет им вертеть.
— Сомневаюсь, — младшая Повилика потерла виски — голова все еще гудела от тяжелого сна и чужих ощущений. — На том уровне идиотизма разумное управление бессильно.
— Давно ты стала такой мудрой и опытной, дочь моя? — в материнском голосе послышалась ироничная улыбка.
— С тех пор, как увидела гибель своей тетки, — огрызнулась Полина и тут же пожалела о сказанном. Динамик охнул так громко, что стоящий у окна Рейнар обернулся и удивленно вскинул брови.
— Линэке* (принятая в Нидерландах форма имени Полина)! — от волнения и беспокойства за дочь Лика обратилась к ней как в детстве. Полине мучительно остро захотелось оказаться рядом с матерью, нырнуть в заботливые нежные объятия и спрятаться от горестей и забот всего мира, но вместо этого девушка посмотрела на Гарнье, который все это время не сводил с нее глаз, и повысила голос — в конце концов незаслуженно пострадавший от укуса мужчина имел право знать, что происходит.
— Мне приснилась авиакатастрофа. Точнее, не совсем она, а предшествующие события. Мам, их отравили, а затем…. — слова застряли в подкатившем к горлу тугом комке.
— Она не умерла, — с уверенностью сказала Лика, и Полина кивнула, соглашаясь. — Вчера меня впервые в жизни терзали мигрени. С наступлением ночи накрыло — боль, злость, отчаянье и прожигающая нутро жажда жизни. Чувство, будто все мои эмоции подменили. Уверена, это — Полин.
— Но я не чувствую ее среди живых, — девушка закусила губу, сдерживая подступающие рыдания.
— Я тоже. Но слышишь ли ты ее среди мертвых? Вспомни, во время инициации, среди завядших Повилик была Белая роза?
Лика впервые вслух просила о запретном. Произошедшее пять лет назад в Словакии в руинах заброшенного замка в семье не обсуждалось. Тайна инициации была личным делом каждой Повилики и определяла не только родовой знак, но и саму суть молодого побега. Полина стала первой за много поколений, чьи корни проросли в землю, породившую Первородную. Произошедшее в ночь полнолуния посреди вековых зарослей иногда прорывалось в сознании девушки вспышками чужих воспоминаний, заставляло непроизвольно потирать отмеченное клематисом плечо и гадать над смыслом увиденного. Авторство некоторых видений угадывалось безошибочно — женщина с разноцветными глазами была не кем иным, как первородной Повиликой, баронессой Замен, возлюбленной художника Матеуша Зайзингера. Активно делилась прожитой жизнью и танцовщица — дочь Арчибальда и Виктории Ларус, вероятно, и после смерти не желающая уходить со сцены. Большинство остальных проявлялись фрагментами, обрывками старых фото, осколками разбитых зеркал. Но все же у каждой сохранялась своя атмосфера, подобно проросшим на их телах рисункам вьющихся растений — уникальных для каждой из Повилик. Выхватить одну из десятков ушедших было сложно — требовалось настолько сильное напряжение духовных и физических сил, что Полина пыталась лишь однажды. Спустя пару лет после инициации, как и многие подростки, она решила поставить над собой эксперимент и с помощью вычитанных в гримуаре советов, йоги и отпускаемых без рецепта успокоительных погрузила себя в транс. То ли увиденное оказалось чересчур травматичным, то ли опыт с погружением в прошлое провалился, но разум девушки не сохранил даже намеков на воспоминания. Зато удалось до полусмерти перепугать близких — больше двух суток Полина пребывала в состоянии, близком к летаргическому сну. Едва уловимое дыхание, слабый пульс, не реагирующие на свет зрачки — доктор Керн дежурил у постели крестницы, сменяемый ее родителями. От госпитализации Лика тогда отказалась, признавая бессилие традиционной медицины в магических болезнях. Очнулась Полина, только когда незаметно для всех в ее спальню пробрался младший брат, соскучившийся по играм с сестрой, и со свойственной мелким детям неудержимой прытью забрался на кровать к спящей.
— Поли, вставай! — потребовал Карел, для большей убедительности севший девушке на грудь и попытавшийся поднять прикрытые веки маленькими пальчиками. Именно это беззастенчивое вторжение в личное пространство заставило Полину впервые за сорок восемь часов вздохнуть полной грудью, открыть глаза и скинуть с себя возмущенно сопящего наглеца.
Тогда Лика взяла с дочери обещание не ставить над собой экспериментов и не лезть в недра древних тайн. Вероятно, времена изменились, раз сегодня мать сама просила ее нарушить данное слово.
Коснуться чужого прошлого Полине всегда было проще, имея какой-то связанный предмет. Память Белой розы накануне открылась девушке через татуировку на плече крестного. Без этого контакта ситуация усложнялась. Но в сознании еще пылал след кошмарного сна. Полина закрыла глаза, надеясь, что воспоминания из самолета позволят следовать за ними. Тонкий стебель в шипах и резных листьях, сладкий тяжелый аромат распустившихся соцветий, слепящая белизна цветов…
— Ее нет среди умерших, — уверенно сказала младшая Повилика, — но нет и среди живых.
— Линэке, будь осторожна.
