или наводила порядок. Я любила, когда исполняли песню «Учкудук – три колодца», и всегда напевала ее себе под нос, вспоминая, как мы с мамой гуляли по улочкам с глинобитными одноэтажными домами с плоскими крышами. В песне были слова про горячее солнце, пустыню, песок, и я была уверена, что эти строчки написаны именно про наш обветшалый, богом забытый городишко.
Мама всегда пела – с таким голосом нельзя было молчать, это точно. Когда из кухни доносилось ее пение, мне становилось спокойно и хорошо. Я была дома, в безопасности. Я знала, что в дом не проползет змея или скорпион, можно было не глядя садиться на кровать и даже на пол. А вот на улице приходилось всегда быть начеку. Прежде чем схватиться за забор или присесть в песочницу, нужно было убедиться, что там не притаился какой-нибудь опасный обитатель.
Иногда я покидала наш двор – мама отвозила меня в детский сад. Она говорила, что ей тяжело уследить за мной и братом и что мне не помешают воспитательница и строгий режим дня. Военная застава находилась в отдалении от города, и до сада нужно было добираться на автобусе. Мама приучала меня к саду, но я стойко недолюбливала это заведение.
В здании детского сада стоял тошнотворный запах. Уже на первой ступеньке можно было понять, что готовили на обед. Дети в группе говорили на непонятном языке, и все были с черными волосами и карими глазами. Их кожа была смуглой. Мальчики дергали меня за белокурые косички, а девочки тыкали пальцами в слишком белые руки. Хорошо, что моим голубым глазам так не доставалось! Подруг в детском саду у меня не было.
Наша нянечка нагоняла на меня смертельный страх – это была тучная женщина без возраста в разноцветном халате и шлепках. Под халатом она почему-то носила штаны до самых пяток, которые тоже были яркого цвета, но совсем другого, вероятно, для того, чтобы все обратили внимание, что у нее две ноги. Когда она улыбалась, наливая суп в тарелку, мне хотелось перевернуть тарелку себе на голову, лишь бы не видеть этот оскал: ее рот был набит зубами – железными вперемешку с золотыми. И мне казалось, что она, как комбайн, перемалывающий пшеницу, может сожрать любого ребенка, не поперхнувшись. А еще в саду была музыкальная руководительница, которая орала на нас: «Ах вы, змеи, змеи! Вставайте в круг!»
Мне не нравилось быть змеей, поэтому я ее не любила. Хотя больше всего я не любила дневной сон. Это была пытка – два часа лежать без движения и притворяться спящей.
– Молчите в тряпочку! – прикрикивала воспитательница, прохаживаясь между ровными рядами металлических кроваток с провисшими железными сетками, на которые укладывались тонкие тряпичные матрасы, благодаря чему мы лежали не на ровной поверхности, а словно висели в гамаках, и при каждом нашем движении кровать-гамак двигалась вместе с нами, предательски поскрипывая и обращая на себя свирепый взгляд нашей надзирательницы. Она следила, чтобы мы не шушукались друг с другом.
– Вы мешаете спать нормальным детям! – ворчала она.
Нам не разрешали вставать в туалет и переворачиваться с боку на бок. Если легла на спину – лежи так все два часа. Я долго пыталась понять, за что нам такое наказание – давать на обед суп и компот, а потом не пускать в туалет. Попробовали бы они сами насильно выпить ведро воды и потом терпеть из последних сил и не лопнуть, чтобы после заветной фразы «дети, пора просыпаться!» пулей нестись в туалетную комнату, брать из угла белый эмалированный горшок с ручкой и, одной рукой стаскивая трусы, другой подставляя горшок, успевать в последнюю секунду не пролить содержимое мимо. Очень ругали за мокрый пол.
Все два часа, отведенных на дневной сон, воспитатель и нянечка сидели, не сводя с нас грозных взглядов. Стоило только шелохнуться (а терпеть и не дрыгать ногами, когда очень хочешь в туалет, невозможно), и вот ты уже стоишь на стуле посреди комнаты в проходе. И это еще хуже, чем лежать в кровати, – теперь ты должна стоять на стуле весь дневной сон и так же не шевелиться.
Я всегда завидовала детям, которые умели заснуть или притвориться мертвыми, когда тело нянечки нависало над ними. Мне же всегда становилось так страшно, что я начинала елозить под одеялом и частенько оказывалась на стуле.
Наша воспитательница отбивала всякое желание задавать вопросы. Когда я видела на прогулке неизвестный цветок или незнакомое насекомое, первое время спрашивала у воспитательницы, как оно называется.
– Много будешь знать, скоро состаришься! – отвечала она и продолжала заниматься своими делами с таким недовольным видом, будто ее отвлекли от чего-то невероятно важного.
В общем, тот сад я не любила и не понимала, зачем мне там бывать ежедневно. Одного случая было вполне достаточно, чтобы и моя мама поняла, что это место не подходит детям.
Однажды она пришла домой, когда я сидела на полу в кухне и играла в урок музыки. Я сидела по центру, разложив картофель вокруг себя. Картофелины были вымазаны в земле и напоминали мне чумазых детей из сада. Среди картошки была луковица в желтой шелухе. Мама с умилением застыла в дверном проеме, она любила наблюдать за моими играми. Я кричала картошкам «Змеи, змеи! Быстро становитесь в круг!», но они не желали меня слушаться. Тогда я лупила самых непослушных веником. Больше мама в этот сад меня не водила.
Для меня это было огромной удачей – остаться дома и бегать гулять во двор с Аленкой и ее старшими братьями. Больше всего мы любили исследовать пустыню за кирпичным забором – мы ложились на горячий песок и наблюдали за редкими насекомыми, собирали травы и какие-то колючки, приносили жуков и выпускали их, смотрели с любопытством, как они будут выбираться из песка.
Родители ничего нам не запрещали – пожалуй, только выбегать за калитку и приближаться к дороге, а в нашем дворе мы могли делать все, что заблагорассудится. В жизни на военной заставе было неоспоримое преимущество: закрытая охраняемая территория, где родителям не нужно было ходить по пятам за нами, а нам можно было гулять не только под окном. Сколько коленок мы ободрали, скольких жучков-паучков собрали, скольких котят затискали! Наш двор был для меня удивительным миром, мы фантазировали и придумывали себе увлекательные приключения, будоражащие воображение.
Иногда мы с мамой ходили в замок неподалеку. Из красного кирпича, с башенками и винтовыми лестницами. Позже мама рассказывала, что это была мусульманская мечеть. А мне
