Ли, вечерком у огня. В Монастыре, откупорив аббатское винишко из погреба…
…жжж
Крэй практически забыл обо всех. О весельчаке Гарри. Упрямом и ловком Абе, всезнающим и неугомонном Ли, добродушных сестрах Барбел и Лизи. Забыл…
Ж…
«Боже, что со мной⁈ Эта слизь…»
…жжж
Крэй напрягся и сосредоточенно задекламировал монолог пьянчуги-шулера Сатина.
…Жжж
— Он — молится? Прекрасно! Человек может верить и не верить… это его дело! Человек — свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он — свободен!.. Человек — вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! — это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном!
Монолог пройдохи Сатина, собутыльника Актера, который повесился… Монолог, что он прочел только что. И читал до того в тесной Яме. И уже не раз, и не два. Вслух. И в Яме и Тут.
…жжжж
Жжж…
Крэй возвращался из мутного кисельного транса в реальность. Жужжание Слизи где-то внутри, резонирующее с антеннами тварей, не возымело эффекта.
— Понимаешь? Это — огромно! В этом — все начала и концы… Всё — в человеке, всё для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо! Выпьем за человека, Барон!
Крэй пришел к осознанию. Он перечитывал пьесу несчетное количество раз. И каждый раз — забывал. А мозг упорно возвращал его к этой книге. Даже сквозь весь токсичный дурман, что сотворял с ним Слизневый коктейль из веществ, ныне отвратный и гадкий даже на вид, не говоря уж о вкусе во рту.
— Хорошо это… чувствовать себя человеком!.. Я — арестант, убийца, шулер… ну, да! Когда я иду по улице, люди смотрят на меня как на жулика… и сторонятся и оглядываются… и часто говорят мне — «Мерзавец! Шарлатан! Работай!» Работать? Для чего? Чтобы быть сытым?
Жжж…
Крэя вырвало.
Он не был сытым. Энергичным, заряженным бодростью, как от сотни другой чашки чая, готовым работать и возводить таинственные скульптуры и башни, все во имя Разумных Слизней. Но не сытым.
— Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми… Не в этом дело, Барон! Не в этом дело! Человек — выше! Человек — выше сытости!..
Крэй — Человек. И это правда — звучит гордо. Но как Актер оканчивать свою жизнь не собирался. Освобождаться от оков вселенной и бытия через вечные песни и пляски со Слизнями — тоже.
Вот только нюанс. Такое явно не входило в планы его «суженной пары» Аннушки, вместе с которой он проводил все последние дни. Аннушка — жирный, скользкий зеленовато-пурпурный Слизнь, желала его. При контакте с ним она каждый раз трепетала, Крэй также находился в чарующем возбуждении и легком экстазе.
Только после того, как Крэя, словно из ушата в бане, окатило холодом, и сознание прояснилось, парень одумался. Сливаться сегодня после сытного обеда воедино с огромной гадкой тварью в интимном порыве страсти и похоти— вовсе не входило в его планы на вечер.
Родился конфликт интересов.
Хвала всем богам, Крэй еще не успел преступить скользкую во всех смыслах черту! Но жирный Слизнь Аннушка сподвигала его на это очень давно. Хотела дюжих зачатков от могучего парня…
— Твою ж мать… — прошептал Крэй.
На него уже сбоку вскарабкивалась прихорошившаяся по такому важному случаю собственной низвергнутой коричневой слизью «милая» Аннушка.
Жжжжжжж
Жжжжжжж
Жжжжжжж
Физический контакт с ней начал было вновь погружать Крэя в глубокий транс безотказности, сравнимый со сном наяву. Ему даже хотелось поцеловать теплую Аннушку, очутиться внутри нее, впустить в свои внутренности…
Жжжжжжж
Жжжжжжж
Жжжжжжж
Крэя сблевало.
Дымка в глазах полностью спала. Парень как можно громче заскандировал иной монолог Сатина, чтоб вновь не забыться в объятьях иллюзий.
— Что такое — правда? Человек — вот правда!
Крэй со всей силы вдарил по наседавшей в извращенном изнеможении Слизневой Аннушке. Существо не поддалось и продолжало свой натиск.
— Он это понимал… вы — нет! Вы — тупы, как кирпичи… Я — понимаю старика… да! Он врал… но — это из жалости к вам, черт вас возьми! Есть много людей, которые лгут из жалости к ближнему… я — знаю! я — читал!
Крэй, как щитом, влепил книгой Горького по мрази, что собиралась с ним спариться. Поглотить, иссушить для потомства, причем по доброй воле самого Крэя. Засим и одуряла последние месяцы едкой «питательной» жижей.
— Красиво, вдохновенно, возбуждающе лгут!.. Есть ложь утешительная, ложь примиряющая… ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего… и обвиняет умирающих с голода… Я — знаю ложь!
Наконец-то соскреб с себя полностью выжимки Аннушки. Та издала шипящий раздирающий стон.
Бежать, отсюда надо выбираться, пока Крэя вновь не окутал омут столь благостного псевдо блаженства.
Как мантру, Крэй продолжал читать монолог Сатина. Пройдохи, шарлатана, пьяницы, но столь начитанного и умного в моменты просветления Сатина.
— Кто слаб душой… и кто живет чужими соками, — тем ложь нужна… одних она поддерживает, другие — прикрываются ею…
Крэй со всех ног несся к краю оазиса. Не оборачиваясь, он понимал, что Блуждающие Огни, верные шавки Слизневых, примчатся на стон матки и вознамерятся вернуть жертвенного самца для нежной услады.
Бежать. Неважно куда. Как можно дальше.
— А кто — сам себе хозяин… кто независим и не жрет чужого — зачем тому ложь? Ложь — религия рабов и хозяев… Правда — бог свободного человека!
Глина. Та самая, поглощающая, словно зыбучий песок. Благо ли это, что Крэй не снимал одежки все это время, и кирзачи оставались на нем, помогали сейчас верой и правдой преодолевать шаг за шагом пучину забвенья?
Безусловно.
Сзади зазвучал знакомый, столь пугающий электрический гул. Блудняки уже совсем рядом.
Крэй ускорил шаг. Метров тридцать, и больше они за ним не погонятся. Не выйдут далеко за пределы оазиса. Не посмеют без надзора оставить родимое Логово. Внутренняя ментальная связь и знания, что Крэй приобрел, «тесно общаясь» (как же сейчас мерзко для него это слово) со Слизнями и Блудняками, одарили четким пониманием ситуации.
Тридцать метров, тридцать шагов… Крэй забыл, насколько они тяжелы в этой топи. Каждое движение
