— Вот уж не думал, что мне того самого Чарыкова придется уговаривать…
— Нет-нет, Герман Густавович. Я согласен. Конечно, согласен. Вы сказали, реформа начнется с осени. А ныне что же? Надобно же людей найти нужных. Помощниками озаботиться. Времени-то совсем нет. Осень совсем близко…
— Я привез вам полный текст Уложения об учреждении Императорской Зерноторговой Компании. Начните с изучения документов. Может так статься, что у нас, в столице, несколько иной взгляд на нужды крестьянства и купечества, нежели они имеют место быть. Еще не поздно будет внести правки. Может быть, что-то вовсе отменить, а кое-что исправить. Есть еще время с опытными людьми поговорить…
— Да-да, ваше высокопревосходительство, — затараторил на своем напевном, вятском, говоре Чарыков. — Вы вот как об интересах купцов сказали, я сразу Прозорова, Якова Алексеевича, припомнил. Вот кого нужно спрашивать. Вот кто, как никто иной, в самую суть беды взглянуть может. Одно только… Очень уж своеобразный он человек. На прием в вашу честь не нашел времени придти. Отговорился делами да заботами.
— Кабы прием тот не в мою честь затеен был, так и я бы отговорился, — засмеялся я. — Признаться, я не большой любитель всяких таких… сборищ.
— Вижу вас, ваше высокопревосходительство, а будто бы слышу Якова Алексеевича. Вот уж кто не любитель! Его присказку, что, дескать, работать нужно, а не разговоры разговаривать, у нас здесь каждый знает, — всплеснул руками губернатор. — Редкостной энергичности господин… Да… Вы, Герман Густавович, непременно с ним стакнетесь. Открою небольшой секрет: господин Прозоров, в некотором роде зависть к вам испытывает.
— Вот как? Отчего же?
— Так это про вас говорят, что всякий, кто с вами дела начинает вести, в считанные годы неприлично богат становится. А его завидки берут. Сам неоднократно слышал, как Яков Алексеевич говаривал, что ежели бы он захотел до таких высот в правительстве дойти, так и смог бы. А там сидючи, немудрено хорошим знакомцам помочь мошну набить.
— Мимо, — хмыкнул я. — Промахнулся ваш Прозоров. В стремлении всех вокруг облагодетельствовать, коли человек того достоин, и достаток его во благо земле Отеческой пойдет, меня в первый раз еще в Томске обвинили. Я тогда там начальником губернии пребывал. Потом, как в столицу меня Николай Александрович вытащил, это уже массовым явлением стало. Всякие… да… всякие разные господа ко мне в приятели стали набиваться, чтоб с моих трудов в свои карманы деньги складывать. Только я и туда свое условие привез: помогать только тем, кто не только о себе радеет, но и об Отчизне.
— Таких подробностей в салонах не передают, — развел руками Чарыков. — Да и сами ведь знаете, Герман Густавович. Чем дальше от Санкт-Петербурга, тем больше привирают. У Великого Океана вами, быть может, и детей пугают. Не удивлюсь, коли нечто этакое откроется.
— Да уж, — захохотал я. — Уже в Москве мне передали, будто слухи ходят, что я с инспекцией по стране еду. Наказывать невиновных и награждать непричастных. Великий и ужасный Лерхе на тропе войны с разгильдяями и мздоимцами… Лично.
— Нелепица же, — вскинул брови губернатор. — Неужели кто-то может всерьез верить? Каждый губернский начальник перед вашим появлением в силах столь благостную картину организовать, что хоть ордена раздавай. Много ли вы, ваше высокопревосходительство, увидеть да услышать сможете, чтоб истину узнать?
— Да много и не нужно, — в миг перейдя на серьезный тон, заявил я. — Земля, о которой заботятся, иначе выглядит. Не как, та, где этой заботы нет. Мы с его императорским величеством много где успели побывать. Николай Александрович желал сам, своими глазами свою страну видеть, ну и меня везде с собой брал. Поверьте, повидал благостных картин и мундиров с дырками на локтях. Это вам, Валерий Иванович, мнится, будто везде так, как в Вятке. Губернии начальник — хороший хозяин и людей защитник. В иных местах — губернаторами псов цепных назначили. Только гавкать да требовать и могут. А вы еще спрашиваете — почему вы. Потому, господин Чарыков, что мало нас, тех, кто действительно, как бурлаки на Волге, могут в лямку встать и тянуть державную 'баржу’против течения. И тянуть, и тянуть, и тянуть…
— Безрадостно как-то, — поежился Чарыков. — Грустно.
— Как есть, — теперь пришло мое время разводить руками. — Кто везет, на том и едут. Но тому и местечко в грядущих учебниках истории достается. А псам, да церберам всем памяти, что в злых опусах господина Салтыкова.
Помолчали. Настроение куда-то ехать и на что-то смотреть совершенно пропало. Но и разворачивать бричку, я тоже не стал торопиться. В конце концов, работа должна быть сделана, хочу я того или нет. И чем быстрее получилось бы отделаться от, так сказать: обязательной части путешествия, тем скорее мог бы отправиться дальше на восток. В Томск.
Место грядущего мероприятия увидели издалека. Плотники еще не закончили до конца сколачивать трибуны, а рабочие, призванные украсить все вокруг лентами, флагами и розетками из ткани цветов имперского флага, еще только раскладывали материалы на земле. Но то, что торжественное событие будет проходить именно в этом месте, было уже понятно.
Железнодорожный объезд тоже еще не выглядел до конца завершенным. Кое-где даже еще шпал не хватало, а те что имелись, не были присыпаны гравием. Вообще, поражала технология строительства. Мне всегда казалось, что сперва на насыпь должны укладываться шпалы, и только потом рельсы. Но нет. Сейчас почему-то делали в точности наоборот. Я, понятное дело, со своими советами ни к кому не лез. Просто удивлялся издали.
— К завтрашнему дню закончат, — выдал экспертное заключение Чарыков. — К вечеру сегодня уже и маневровый обещались пустить. Проверить крепость пути. Чтоб, значится, потом не оконфузиться.
— Всецело полагаюсь на ваш опыт, — кивнул я. Мне казалось, что до полного окончания работ и на этом участке пути куда как далеко. Но, учитывая почти полную не готовность мостов, обстоятельство это уже ни на что не влияло.
— И все-таки, Герман Густавович, — повернулся ко мне губернатор. Лошадь, почувствовав ослабевшие вожжи, переступила с ноги на ногу, и потянулась губами к траве на обочине. — Предлагаю немедля отправиться
