Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
У стойки бара в нетерпеливом ожидании сидело несколько пар — они с явным подозрением оглядывали каждого входящего. И не зря: только два столика в зале оставались еще не занятыми. Они были заказаны, о чем свидетельствовали соответствующие таблички.
К моему удивлению, Артур, сразу попросил принести ему выпить. А мне протянули длиннющее меню, и я немедленно погрузилась в него: я люблю помечтать, когда мне предоставлен свободный выбор. Однако ужин я выбрала достаточно умеренный. Артур же колебался, и я увидела, что присутствие метрдотеля начинает давить и на него. Тогда я попросила метрдотеля подойти к нам чуть позже…
Свеча освещала наш столик, и рыба, которую нам собирались подать, уже пылала в вине, когда они вошли…
— Кто? — спросил Гордеев, слушавший этот пустой, казалось бы, рассказ с неослабевающим вниманием.
— Не торопитесь, всему свое время.
— Торопиться — моя профессия. Точнее, успевать вовремя.
— Хм… — Грушницкая испытующе посмотрела на адвоката. — Так вот, я скажу вам сразу главное. Готовы?
— Я весь внимание, — заверил адвокат.
— Отлично. Вошли не двое — передо мной было единое целое, некое слитное существо. — Она снова внимательно посмотрела на Гордеева, но его лицо оставалось непроницаемым. Грушницкая продолжила: — Женщина была брюнеткой. Прямые волосы, челка, светлая кожа, большие зеленые глаза. Все это я отметила с первого взгляда. Высокая, тонкая, ладно скроенная. От нее исходило ощущение силы. Она твердо стояла на земле. Одета была элегантно и просто — вся в черном. Ничто не бросалось в глаза, а в целом привлекало внимание. Ей очень шла эта изысканно-грубошерстная ткань, которую обычно не надевают в такой ресторан да еще в такой час. Но глядя на нее, я подумала, что это я сама одета не так, ибо вкус ее был, несомненно, безупречен. Что же до мужчины, то это был словно ее негатив. Элегантный, как и она, но совсем в другом роде — с долей небрежности, не доходившей, однако, до неряшества. Это было гармоничное несоответствие, они одновременно были и похожи, и различны. Довольно долго постояли, обсуждая что-то с метрдотелем, а затем прошли к столику. Но вместо того чтобы сесть, как мы с мужем, друг напротив друга, они предпочли сесть рядом. Столик был невелик, и им, казалось, было немного тесно.
— Ваш муж также был впечатлен это парой? — спросил Гордеев.
— Артур сидел к ним спиной, но я не yверена, что он был бы поражен их совершенством, если бы даже мог их видеть. У меня же сложилось такое впечатление, будто я смотрю удивительный балетный дуэт. Каждый жест у них был согласован, каждое движение казалось координированным, точно рассчитанным, необходимым.
— Например?
— Ну, например, она взяла сигарету. Он вынул зажигалку. При свете язычка пламени я перехватила взгляд, которым они обменялись, и у меня возникло ощущение, что я подсматриваю интимную сцену в чужой спальне, хотя они не делали ничего непристойного. Но они вели себя так, словно никого больше не существовало. Знаете, это было потрясающе!
Я взглянула на Артура. Он о чем-то оживленно рассказывал, но я уже не слышала. Вообще-то меня часто огорчала его замкнутость. Но в тот вечер я была вознаграждена сторицей. Казалось, он вдруг открыл для себя новый способ общения. С неожиданной, незнакомой мне горячностью он рассказывал о своей юности, о студенческих друзьях, о родителях, которые всегда были слишком старыми и провинциальными, чтобы понимать его. И все это было мне безразлично, потому что мой взгляд, словно заколдованный, то и дело возвращался к той женщине. Время шло, но не могло быть и речи о том, чтобы покинуть ресторан. Как затянуть ужин? Как попытаться понять, как разгадать тайну такого счастья?.. В какой-то момент Артур спросил меня, в чем дело? Он встревожился — что-то почувствовал. Я, кажется, его не расслышала. Да нет, ответила, что всем довольна. Нет, я не устала, напротив, мне очень хорошо, и я вовсе не озабочена… Что же было делать? Оторваться от этой пары? Спуститься на землю? Вернуться домой? Разорвать чары? Что скажете, господин адвокат? — Грушницкая достала новую сигариллу.
Гордеев молчал, он решил, что не будет вмешиваться в этот маловразумительный монолог, пока она не выговорится. Хотя кое-что уже вырисовывалось. Пара, которая так потрясла воображение Грушницкой, это ведь вполне могла быть… Ну ладно, не стоит забегать вперед.
Грушницкая между тем продолжала:
— И вот представьте, непривычная веселость Артура показалась мне вдруг вульгарной. И я впервые подумала, что всегда, до конца жизни, у меня перед глазами будет Артур. Эта мысль пронзила меня и показалась невыносимой! Представляете?! Не будет никого другого до самой смерти! У меня появилось такое ощущение, точно я в тюрьме и из зеркал выросли pешетки… Так, значит, до сих пор моя жизнь была сплошной мистификацией?! Я увидела свое нищенское счастье во всей его безоблачной посредственности и рядом с ним — магическую нить, связывавшую тех двоих. Казалось, они могли общаться лишь с обитателями других миров, а здесь, в этом зале, они были совсем одни, отъединенные от окружающих так же надежно, как если бы находились на подводной лодке или в космическом корабле. Они не видели ничего вокруг — только друг друга! И однако же — ни нежных жестов, ни прикосновений. Зачем им эти ничтожные знаки любви? Ведь они — одно целое. Навсегда. Есть, значит, другие люди, и любовь у них — тоже другая… Но тут, — Грушницкая засмеялась, — Артур взял мою руку, а я едва не отдернула ее — так возмутилась внутренне. Я думала: почему мне не суждено вот так же познать что-то особое, исключительное? Картина, представшая передо мной, так пронзила мое воображение, что я испытала острую боль. Я мысленно возмущалась несправедливостью жизни и снова и снова смотрела на них. А они понимали друг друга без слов — это бросалось в глаза. Будто от одного к другому непрерывно шел поток впечатлений и чувств. Достаточно было полувзгляда, полужеста. Как если бы они знали друг друга еще до того, как появились на свет. А с какой спокойной уверенностью они держались! Как двое людей, по собственному выбору связавших себя навсегда. Однако сама идея выбора предполагает наличие других возможностей, сомнения, колебания. Но для них не существовало другого пути — лишь тот, по которому они пошли. Между тем Артур говорил что-то о нашей жизни, дескать, она такая у нас счастливая. Он любит меня. В этот вечер — в виде исключения — он считает возможным сказать мне об этом. А я? А я впервые не знала, что ответить, я молчала…
Что значит «любить»? Желать другому добра? В данном случае — да! Быть собственницей, рассматривать любимого как свое достояние? Да, и это тоже. И я вдруг поняла, что это ограниченное, немного мещанское существование, которое так нравилось Артуру, я выбрала сама. Разве потерпела бы я, чтобы моего мужа видели рядом с другими женщинами? До сих пор у меня не было почвы для ревности, но я знала, что она дремлет во мне. Артур — это мое. Однажды я зашла в банк под пустейшим предлогом: утром я намеренно забыла попросить у мужа денег, чтобы иметь возможность неожиданно заглянуть к нему на работу после обеда. Ничто тогда не вызвало у меня опасений. Я внимательно осмотрела все вокруг — ни одна из хорошеньких девиц не показалась мне чрезмерно соблазнительной, а при виде кабинета Артура — стеклянной клетки в конце зала, я окончательно успокоилась. С тех пор я больше не думала об этом. — Грушницкая вдруг замолчала и внимательно посмотрела на Гордеева: — Что с вами, Юрий Петрович?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
