прошел все обследования и снова никаких патологий обнаружено не было. Тем не менее, болезнь прогрессировала: если тогда на докладе он услышал только один голос, то теперь их было несколько, и они начинали изматывать его нервную систему. Хотя надо сказать, что с некоторыми из них он беседовал и на очень интересные темы. Его всегда удивляло, что все голоса были одинаковые и были его собственным голосом. Когда заходил спор, то получалось, что спорил он сам с собой. Еще через неделю пришли коллеги навестить его. На все их вопросы о болезни он отвечал:
– Перетрудился, истощение нервной системы. Вот отдохну и снова примусь за работу, у меня и мысли уже новые накопились.
Зашли сотрудники и к лечащему врачу узнать о Леониде, но та только подтвердила истощение нервной системы. Да и что она могла сказать: чувствовала, что он многого не договаривает и выглядит очень издерганным и измученным, но ничего ей не рассказывает.
– Я же вижу, что тебя что-то мучит. Голоса? – спросила она как-то Леонида. – Я же помочь тебе хочу, мы же друзья.
– И друзьями мы когда-то были, и Зоей я вас когда-то называл. А теперь я – пациент, а вы мой лечащий врач Зоя Петровна, – раздраженно ответил молодой человек. – Может и есть что, да вы ничего нового от меня не услышите: голова не болит, отдохнул, патологий нет. Выписывайте!
– Замучаешься ведь один и опять к нам попадешь, я же догадываюсь, что у тебя в голове творится.
– Нет! Лучше покончу с собой, а в психушку больше не пойду, – тихо сказал Леонид. – Только если маму навещать буду. К вам заходить не буду: не нужен я вам такой.
– Завтра выпишу, но навещать тебя иногда разрешишь? Ведь нечужие уже мы с тобой. Так, по крайней мере, я считаю, – сказала Зоя, разведя в стороны руки от бессилия.
Леонид ничего не ответил, но и второй ключ не спросил.
Голоса к этому времени действительно извели Леонида, стараясь каждый на свой лад руководить его действиями. Он уже с трудом понимал, что делает по своему желанию, а что – по их. Да и понятие «по их» было крайне условно: ведь в голове у Леонида звучал или звучали его собственный голос или голоса.
Перед уходом сотрудников Сергей (тот самый друг Леонида) зашел к нему и, подав ему бумагу сложенную вдвое, сказал:
– Прочитай и подпиши с открытой датой. Заместитель директора по научной части лично просил, сказал, что ты все сам поймешь. Дату поставят, когда ты выпишешься из больницы.
Леонид прочитал бумагу, ею оказалось его заявление об увольнении по собственному желанию… «Все! Теперь я потерял все: и невесту, и работу».
После выписки из больницы молодой человек анонимно посетил частного платного психиатра. Предварительно договорившись, что нигде ничего зафиксировано не будет, рассказал ему все: и про ограбление, и про подземный переход, и про свой доклад на собрании, и про больницы, где он побывал, и как он там якобы лечился – в общем все.
Павел Валентинович (так звали психиатра) выслушал внимательно, не перебивая и лишь задавая короткие вопросы по существу, и наконец сказал:
– То, что у вас шизофрения, надеюсь, вам ясно, причем не в легкой форме, а уже запущенная: третьей, а возможно, и четвертой степени, точно сказать не могу, так как надо пройти обследование в психиатрической больнице. Однако то, что болезнь прогрессирует, однозначно: сначала один голос, потом несколько голосов, слуховые галлюцинации (дополнительный замок в дверь комнаты не зря поставили). Находитесь вы в зоне риска, а именно: нехорошая наследственность от мамы, бред (вспомните, что произошло на ученом совете во время вашего доклада) и наконец, окно – мысли о суициде. Я выпишу вам лекарства, в том числе и психотропные, будете принимать их и хотя бы иногда приходить ко мне на консультацию. Если лекарства принимать не будете, то можете ко мне не приходить: ничем помочь не смогу. И еще советы: у вас не должно быть свободного времени – вы всегда должны быть чем-то заняты, и никакого алкоголя.
Итак, Леонид задремал на кровати и вдруг какое-то слово, произнесенное кем-то, заставило его вскочить.
– Что ты сказал вот только что? Да нет, перед этим? Нет, еще раньше. О чем вы все сейчас говорили и спорили? Ну-ну, напрягись, вспоминай! – кричал кому-то, а может, и самому себе Леонид. – О церкви? О Боге? Что-то совсем рядом.
Он напрягся до такой степени, что голова, казалось, сейчас треснет и разлетится на кусочки.
– Есть! – вдруг прохрипел он в изнеможении. – Душа!
И стал с хрипом говорить вслух, чтобы все «они» тоже слышали:
– Если мое «я» и душа одно и то же, то чем вас голосов больше или чем больше места вы занимаете в моей голове, тем уменьшается мое «я» – моя душа, и в конце концов я как тварь Божья совсем исчезну! – уже не говорил, а кричал он. Нет! Не будет этого! Я сохраню хотя бы частицу своего я!
И он направился к окну. Сразу же раздался страшный визг. Его хватали за руки, за плечи, он упал, но продолжал ползти к свету. Его уже хватали за ноги, пытались оттащить от окна, но с трудом он все-таки продвигался вперед. Наконец он добрался до цели, собрал все оставшиеся силы, открыл окно и вскочил на подоконник. Так, держась за раму и стоя на краю жизни, он безумными глазами смотрел вниз на асфальтовую дорогу. «Один шаг – и я останусь человеком навечно», – подумал он, с трудом стоя на краю окна. Он поднял голову вверх, вроде как прося прощения у кого-то, и вдруг увидел ясное ночное небо, сплошь усыпанное звездами. «Вот также в гармонии со всем миром спокойно и уверенно жить бы на этом свете, как это звездное небо! Оно было до меня и будет после меня. А мир все-таки прекрасен! Господи, за что мне такая судьба?»
Вдруг послышались удары: взламывали дверь в комнату, и послышался отчаянный голос Зои:
– Ломайте же быстрее, – кричала Зоя. – Леонид, не надо, вдвоем мы справимся, ты вылечишься, у нас все получится!
«Зоя? Любовь?.. Психушка! Мама! Овощ!.. Н-е-е-т!» – последнее, что подумал он и с блаженной улыбкой, глядя на звезды, шагнул в вечность.
Когда дверь комнаты распахнулась, на подоконнике никого не было.
Полнолуние
День ушел куда-то на запад. По эту сторону горизонта была ночь. Я сидел за столом напротив окна, подперев голову ладонью. Небо закрывали облака, мир своим мраком прижался
