меня так, словно ласкали — столько в них было затаенного огня, затаенной страсти. Я вспомнил: эти глаза ласкали меня сегодня ночью вместе с губами, руками, языком… Все воспоминания прошедшей ночи, отодвинутые последующими событиями нахлынули на меня снова.
Наверное, то же самое почувствовала и Эстелла. Она сказала мне:
— Ты поймешь, конечно… Но, зачем тебе это? Все равно ты уедешь через неделю. И будешь далеко. Мне не хочется обременять тебя тяжелыми историями. Мы провели отличную ночь, нам было хорошо, правда? Судя по тому, что я не дозвонилась до Симона, мы проведем и еще одну… Оставим расспросы. Будем надеяться, что в ближайшее время ничего подобного тому, что было ночью не повторится. Они постараются придумать что-нибудь другое. Пока они будут изобретать, у нас есть время, чтобы побыть вместе просто так. Без расспросов и рассказов…
Эстелла причесалась перед зеркалом. Я смотрел на ее фигуру и даже не мог поверить, что сегодня ночью держал в объятиях это прекрасное тело.
И что оно было таким жалким и униженным, когда бык выводил голую Эстеллу из номера… И что было бы, если бы не Герман… Да здравствуют советские гомосексуалисты!
— Что-то не хочется мне сегодня идти на пляж, — сказал я. — Конечно, ты будешь смеяться, но нет настроения…
— А почему я должна смеяться? — не поняла меня женщина.
— Потому что в России нет теплого моря. То есть, конечно, на юге мы выходим к теплому морю краешком территории, но этого мало, и море не такое. Так что мы все едем сюда только ради моря… И вот мне уже на второй день не хочется.
— Бедненький, — засмеялась женщина. — И все из-за меня… Не надо было тебе со мной связываться, и все было бы хорошо. И шел бы сейчас купаться на море.
Она села ко мне на колени и глаза ее загорелись. Она обрадовалась своей мысли как ребенок. Теперь она стала мне ее обстоятельно излагать:
— Я вообще не очень люблю купаться, — сказала Эстелла. — Поэтому прекрасно тебя понимаю… Но мы можем совершить прогулку.
— Какую прогулку? Куда? — спросил я.
— Я вспомнила, тут есть недалеко одно место. Тебе там наверняка будет очень интересно, — глаза Эстеллы сияли, и она чуть не подпрыгивала у меня на коленях…
— Тут недалеко есть город Фигерас. Там есть музей Сальвадора Дали. Я там была однажды. С мужем… Вернее, еще когда он не был мужем. Мы были женихом и невестой. И как-то заехали туда… Там мне не понравилось, и Симону тоже. Но тебе наверняка понравится.
— Музей Дали? — переспросил я. — Это далеко? И почему ты считаешь, что мне должно понравиться?
— О, это наверняка, — засмеялась Эстелла. — Судя по всему, он был совершенно сумасшедший человек, этот Дали… И музей получился сумасшедший. Симон тогда, когда мы вышли так и сказал: «Это не место для нормальных людей, Эстелла. Сюда должны ходить люди искусства. Может быть, они поймут это. Писатели, художники…»
Эстелла улыбнулась опять, и зубы ее вновь ослепительно сверкнули:
— А ты как раз писатель. Значит, тебе понравится. Мы можем поехать туда. Это не так далеко. Хочешь?
Пожалуй, я хотел. Не так уж я люблю музеи, но тут уж трудно было удержаться от соблазна. Хоть я и не принадлежу к людям, которые дрожат при виде культурных ценностей… Нет, я их уважаю, и даже разбираюсь наверное, в них, но чтобы дрожать.
Меня привлекало другое — прогулка по стране вместе с красивой женщиной. Вот это было то, ради чего стоило поехать. А музей этот мог быть замечательным предлогом…
— Но туда, наверное, трудно добираться, — сказал я. — У тебя есть машина?
— Машина осталась дома, — сказала Эстелла с сожалением. — Мы с Симоном подумали, что тут она мне все равно не понадобится. Но мы можем взять машину напрокат. Это не так уж дорого. Поехали?
— Поехали, — ответил я решительно. Идея Эстеллы нравилась мне все больше и больше. Такая поездка могла бы отвлечь нас обоих от мыслей.
Мы позавтракали в кафе напротив отеля, и уж совсем собрались идти за машиной, но я вспомнил, что небрит. Разве можно посещать музей — храм искусства в небритом виде?
Эстелла осталась ждать меня в кафе, а я поднялся к себе в номер, где и стал торопливо сбривать суточную щетину.
В дверь постучали.
— Открыто, — крикнул я и увидел на пороге Люсю. Она выглядела очень несчастной. Глаза ее были заплаканы. Они и без того не отличались размером, а теперь покраснели и заплыли окончательно.
«А, у нее же убили любовника, — вспомнил я. — Единственного мужчину, который хоть и по должности, но все же соглашался ее трахать… Бедная миллионерша».
— Можно к вам? — спросила она и прошла вперед. Однако она была не одна. Вместе с ней явилось все семейство. Витя был трезв, что меня удивило. Мне казалось, что гибель охранника должна была послужить прекрасным законным поводом для еще большего загула… Мальчик с остановившимися глазами шел сзади. Он по-прежнему сжимал в руке свою электронную игру.
«Интересно, он с ней спит тоже?» — подумал я с неприязнью. Противно не любить ребенка, даже чужого. Но что поделаешь, сердцу не прикажешь…
— Вы уже знаете? — спросила Люся дрожащим голосом.
— Конечно, — сухо сказал я, удивленный этим нашествием.
— А мы на пляж собрались, — сказал из-за спины супруги Витя. На нем была красивая майка с надписями и яркая красная панама на голове.
— Счастливо, — сказал я, продолжая бриться. Я не собирался прекращать бритье и заставлять ждать Эстеллу ради этих монстров.
— Это не Федю хотели убить, — сказал вдруг без всякого перехода Витя, садясь на мою кровать, хотя я ему этого не предлагал. — Это меня хотели убить, вот что. — Он был подавлен и напуган. Лицо его теперь не напоминало отвратительную маску, каким было все это время, пока он был пьян и благодушен… Оно продолжало оставаться отвратительным, но что-то в нем появилось новое…
— А почему вы так думаете? — спросил я удивленно. — Вы с Федей совсем не похожи. Вряд ли вас перепутали. Даже в темноте.
— Какая разница, — вздохнул Витя, отрешенно глядя в окно. — Никому не нужен охранник. Если убивают охранника, значит, хотят добраться до хозяина. Вы не знаете, здесь можно нанять охранника или полицейского, чтобы он занял место Феди?
— Не знаю. Надо спросить у инспектора, пока он здесь. Спуститесь к нему и поговорите, — сказал я, надеясь, что почтенное семейство сейчас выкатится из моего номера.
— А вообще мне кажется, что вы зря беспокоитесь так уж сильно за себя, — поразмышлял я вслух. — Ночью на меня
