осунулся, на щеках проросла щетина, но все это его не заботило. Так же как и я не обращала внимание на свою не первой свежести одежду, выбившиеся пряди из прически. Первую ночь я практически не спала, провела ее меняя компрессы на лбу больного. Под утро он немного успокоился, и мне даже показалось, что жар немного спал.
— Анжелика, иди поспи, — потряс меня за плечо Рокки.
Я открыла глаза и обнаружила, что лежу на согнутых руках на кровати Николаса. Сквозь задернутые шторы занимался рассвет. Лицо главы было удивительно спокойным. Казалось, что он просто спал и вот-вот откроет глаза.
— Все в порядке, — успокоила я друга и потянулась к полотенцу на голове Николаса, нужно его поменять.
Моя рука остановилась около его щеки, и я нежно дотронулась до нее. Пробежала пальцами по щетинкам, коснулась губ. Я забылась всего на секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы Рокки заподозрил что-то.
— Анжелика, ты ничего не хочешь мне рассказать?
Резко отдернула руку от лица Николаса.
— Пока нет. Давай поговорим обо всем, когда Николас поправится.
Друг кивнул. Я была благодарна ему за терпение и за то, что он не стал пытать меня сейчас.
— Спасибо, — неожиданно проговорил он.
— За что?
— За то, что заботишься о моем брате, и поддерживаешь меня.
— Пустяки, Рокки.
— Не для меня.
С этим он вышел из комнаты. Мне казалось, он повзрослел на десяток лет всего за один день. Болезнь брата сильно его подкосила. Как долго он сможет скрывать, что глава болен? Как скоро после этого начнется борьба за власть.
— Напыщенный, самовлюбленный оборотень! Ну-ка вставай!
Мое волнение вылилось в разговоры с мужчиной, находящимся без сознания. Сама себе говорила, что это клиника, но остановиться не могла. Он же меня не слышит. Значит можно сказать ему все, что думаю о нем.
— Ты не можешь просто взять и умереть! Ты нужен Рокки. Он не справится без тебя! Подумай, что с ним станет, если ты не выкарабкаешься? В конце концов, тебе еще меня завоевывать. Но знай, я никогда не буду твоей собственностью!
Боже, что я несу? Волчица совсем притихла. Я чувствовала ее волнение и тоску, но не могла ей ничем помочь. Я себе то помочь не могла. Слезы покатились по щекам, и я убеждала себя, что все это от недосыпа и переживаний.
Ничего же страшного не будет, если я прилягу рядом с Николасом? Кровать вон какая огромная, мы даже не найдем на ней друг друга. Уходить от него далеко совсем не хотелось.
Легла поверх одеяла рядом с оборотнем. Долго смотрела на высеченный профиль мужчины. А он красив. Возможно, что-то у нас и вышло бы, не будь он таким напыщенным индюком, который не понимает моих чувств.
Постепенно провалилась в сон, положив руку на грудь Николаса.
Проснулась резко, словно меня выдернули из сна. Открыла глаза и увидела Рокки, сидевшего на моем кресле около кровати. Он с интересом разглядывал меня, но в глазах было и что-то еще. Обида? Но за что?
— Что?
— И когда ты собиралась мне сказать?
— Что сказать?
И тут я поняла, что в слух Рокки не говорил. Мысленно выругалась, когда заметила, что на груди Николаса лежит не моя рука, а волчья лапа. Бессовестная зверюга воспользовалась тем, что я сплю и устроилась рядом со своим избранным.
— Рокки, я все объясню, — начала я.
— Между прочим, я рассказывал тебе все.
— Что за детские обиды?! — не выдержала я наезда. — Не ты ли месяц скрывал от меня, что ты — брат главы? И я так не реагировала!
Рокки молчал, поэтому я продолжила:
— В конце концов ты сам говорил, что тебе не важно кто я и откуда, — и уже тише добавила. — Выходит это не так.
Морщина на лбу парня разгладилась.
— Все мы устали, видимо. Но ты мне все расскажешь?
— Расскажу.
Рокки улыбнулся открытой улыбкой, и у меня на душе стало светлее. Появилось ощущение, что все будет хорошо.
Глава 20
— Все, Анжелика! Нам конец! — в комнату ворвался взъерошенный Рокки.
— Что случилось? — удивилась я.
С начала болезни Николаса прошла почти неделя. Второй день, как спала температура, но в сознание оборотень пока не приходил. Сидеть без дела мне порядком надоело. Поэтому утром я начала уборку. В комнату падали солнечные лучи, в открытые окна врывался теплый свежий воздух.
— Мартин, будь он неладен, приезжает через пару часов.
— Он знает, что Николас болен?
Мы осознанно не говорили про отравление даже наедине. Лекарь приходил каждое утро. Прогнозы были положительными и шансов, что Николас поправится с каждым днем становилось все больше. Но мало кто знал о болезни главы, Рокки старался держать все в тайне. По его легенде, Николас уехал за город. Но то ли в имение, то ли к кому-то в гости, а может и вообще навестить какой то клан. Его целью было — как можно дольше не допустить распространения слухов о недуге брата. В комнату пускали лишь одну служанку, в которой был уверен Рокки. Она приносила еду, убиралась, а иногда составляла мне компанию в беседах.
— Маловероятно. Но он обязательно начнет все вынюхивать. Ничем хорошим это не закончится.
— Мы что-нибудь придумаем. Марко по прежнему у дверей? Он никого не впустит?
— Марко я доверяю. Пока брат жив, он связан с ним клятвой.
— Тогда готовься к приезду Мартина. Я буду с Николасом. И лишний раз не приходи, иначе возникнут ненужные вопросы.
На том и договорились. Но я стала дерганой, от любого шума вскакивала, настораживалась. К окнам подходить опасалась. Одним словом, чувствовала себя как в тюрьме.
— Когда ты уже очнешься?!
Волчица стала спокойнее. Иногда мне казалось, что я улавливаю состояние Николаса через нее. Чем она становилась спокойнее, тем более уверенной я была, что скоро он очнется.
— Не терпится избавиться от меня? — донесся тихий голос с кровати.
Глаза по-прежнему были закрыты.
— Николас! — подскочила к нему я. — Открой глаза. Ты меня слышишь?
— Слышу, Лика, — его глаза немного приоткрылись.
Я кинулась к кувшину с водой, налила в стакан и поднесла его к губам мужчины, второй рукой приподнимая ему голову.
Несколько глотков мужчина сделал и посмотрел на меня более осмысленно.
— Говори мысленно, Николас. Не трать силы.
— Что произошло? — он последовал моему совету, и говорить с ним стало проще.
— Тебя отравили, — отвечала я так же без слов, опасаясь, что нас подслушают.
Глубокая морщина пролегла на лбу, брови сдвинулись к переносице, а глаза буквально полыхнули синим.
— Мы никому ничего
