Станислав Мотроновский. Французы до сих пор не пронюхали, что он у
нас на надежном крючке. Через него на Орликов можно вылить столько, что в
Версале не хватит парфюма это благоухание забить.
– Ну-ну, – уже на пороге крутнул головой князь. – Это уже теплее. Завтра к
вечеру доложить.
Уже через две часа Димитриев был у Щекина. Из-за двух горок книжных
фолиантов на столе, слегка вздрогнув от неожиданности, Щекин глянул с
таким удивлением, будто это зявился не знакомый посольский, а редкий
лесной зверь.
– Б-а-а-а-а-а, – протянул хозяин слово, как тянется жидковатое тесто
вслед за рукой.
– Я по неотложному делу, граф, – сухо, без предисловий, едва усевшись,
сказал Димитриев. – В интересах вашего и моего государства нам надо как-
нибудь очернить вашего приятеля Григория Орлика в глазах французского
двора.– Две логические ошибки, почтенный господин. Первая: знакомство с
Орликом еще не суть приятельство. А вторая… Я пишу диссертацию о
новейшей истории Восточной Европы, и предлагаемое дело, деликатно
говоря, выпадает из контекста исследования.
– Не валяйте дурака, граф, – обозлился гость. – Козацкая старшина году в
1654-ом присягалась в подданстве царю Алексею Михайловичу, а от вас
помощи против клятвопреступников не допросишься…
– И снова плохая оценка по логике, – тихо и добродушно улыбнулся граф
и принялся рыться в фолиантах. – В Переяславе тогда составили
обыкновенный военный договор, а не то, что вам хочется думать.
В конце концов среди беспорядочного нагромождения книг Щекин нашел
нужную и развернул на закладке.
– Мартовские переяславские 1654-го года статьи, имеютя ввиду
оригиналы, кто-то от кого-то запрятал или закопал, чтобы наука никогда не
знала правды. Но есть другие документы и свидетельства, – граф медленно
разворачивал внушительный и громоздкий фолиант, чтобы гостю легче
читалось. – Вот здесь старые дипломатические документы. Когда шведское
посольство привезло уверение тогдашнего короля Карла Х Густава, что
западноукраинские земли признаются за Украиной, то что им сказал Богдан
Хмельницкий? Читайте: «Когда я буду умирать, то прикажу сыну, чтобы он
держался союза со шведским королем». Это, как свидетельствует
трансильванский министр Ф. Шебаши, молвлено было в присутствии сына.
Вместе с тем, думаю, что это было завещание, вплоть до Мазепы и дальше…
А что же мы, московиты? В году же 1657-ом одновременно со шведами,
прибыло большое посольство Бутурлина аж на 150-ти лошадях. Гетман
ответил Бутурлину: «Царь должен смириться и возместить вред, содеянный в
краях шведского короля, в Ливонии и Инфлянтах, ибо, если он не смирится,
56
гетман вместе с татарами и турками будет воевать Москву». Так не может
разговаривать раб с хозяином – так скажет равный с равным, кто может
выбирать себе в союзники и шведа, и турка, и татарина или кого-либо еще… А
играть в прятки с Переяславским соглашением, фальсифицировать или, как
там еще, плутовать – несерьезная игрушка.
– Этак вы договоритесь, граф, что и Дорошенко, который отдал
Малороссию под басурманский гнет, в друзья себе запишете…
– Не товарищ мне Дорошенко. Но и в зеркало на себя следует хоть
иногда посмотреть. Россия, нарушив Переяславское соглашение, превратила
украинскую землю в разменную монету, торговала ею, разорвав вместе с
Польшей на Левобережную и Правобережную. Долго же украинцам придется
их склеивать…
– Граф, не заговаривайте мне зубы, – встал побелевший от злости
Димитриев. – Вы или в помощь нам, или нет, вы за землю свою и веру
православную или за здешних схизматиков и малороссийских
клятвопреступников?
– Я не воин, не полицейская ищейка, я книжная крыса. Мне приятно
дышать пылью старинных фолиантов, я увлечен работой над исторической
диссертацией и буду докапываться до истины, пусть хоть кровавые мозоли
выступят, и таки докопаюсь и напишу правдивую книгу о прошлом Восточной
Европы. А ваши игры мне неинтересны.
Димитриев так хлопнул дверью, что ветер пронесся комнатой и
зашевелились, зашуршали шторы на окнах.
– На тайную квартиру Станислава Мотроновского, – дьяк гаркнул в
сердцах на своего извозчика, и тот, изумленно скосив глазами, изо всех сил
дернул вожжи.
***
57
В Олешки Григорий с Карпом прибыли, когда уже смеркалось. Никогда
Григорию не случалось заезжать сюда, но эти защитные валы, стены и
курени, силуэты целившихся в северном направлении пушек на валах, тихая
перекличка сечевого караула и костры, рассыпавшие в темно-синем вечернем
небе оранжевые искры, которые терялись среди ранних, еще не очень густых
звезд – все это было ему до боли знакомым, таким близким и родным, что ком
к горлу подступал.
Через час путников провели к куреню кошевого. Немолодой приземистый
козак. Обычным движением поправив чуб, он смотрел на прибывших с
любопытством и настороженностью: что же это за гостей подарила им ночная
степь? Мерцали свечи от легкого сквозняка в курене, и в неверном свете,
казалось, лицо кошевого то приобретало выражение любопытства, то
проступала в нем осмотрительность. Так же и у Григория душа трепетала
нерешительностью: сознаться кошевому, кто он на самом деле, или пусть уже
все остается, как есть, – приблудился путешественник из неблизкой Франции
да и довольно. Уже в последний миг почему-то решил остаться
путешественником – может, разговор будет более беспристрастным, чужому
человеку легче открыть душу.
Кошевой пригласил переводчика.
– Я много слышал и читал о козацкой нации, – неспешно говорил
путешественник, чтобы переводчик мог за ним поспевать. – Но ведь Олешки
уже не Украина, это ханская земля… Почему ваша Сечь именно здесь?
– Лихая беда сюда привела, – после долгого молчания, даже слышно
было, как потрескивали свечи, отозвался кошевой. – Московский царь и бояре
слово дали, что будут союзниками, что вместе будем бороться с врагами. Да
слово это и пуговицы не стоило, ибо Сечь нашу московиты огню предали,
товариществу нашему головы отрывали, шеи на колодах рубили, вешали и
еще черт знает какую тиранскую смерть выдумывали. Даже во времена
язычников у древних мучителей такого не водилось: мертвых не только из
товарищества нашего, а и монахов откапывали, им головы секли, кожу
сдирали и вешали.
– И вы все это терпите и не боретесь? – удивлялся путешественник.
– Да не терпим, человече добрый, – вздохнул кошевой. – Уже через пять
лет, как нарушили московиты данное в Переяславе союзническое слово,
именно в 1659-ом году, славной памяти гетман Иван Виговский разбил-
рассеял под Конотопом стотысячное московское войско. Их царь здорово
испугался, просил подписать мир с Украиной на любых условиях. А гетман наш
в дальнейшем, когда принимал у старшины присягу, приказывал: «Я присягал
пану Богдану, так и вы, господа полковники, должны присягать мне, а не царю
московскому».
А уже за ужином, за длинным столом, где соблазнительно распространял
пар ароматный
