и целую тарелку бананового печенья, которое она испекла днём.
— Давай, зайчик, слушайся. Хорошо? — обнимаю сына так, будто уезжаю не на несколько часов, а на неделю минимум.
Просто мы никогда не расставались. Мама его забирала редко, и это же моя мама всё-таки. Дом, безопасное пространство.
Я набрасываю на плечи пальто, ещё раз проверяю, хорошо ли лежит помада, и выхожу за дверь. Спускаюсь на лифте и иду к машине, в которой меня уже ждёт Нажинский.
Мороз на улице такой крепкий, что дыхание сразу превращается в большое облако пара. Снега снова навалило, хотя его сегодня днём уже дважды чистили во дворе жилкомплекса, и он поскрипывает под ногами и сверкает в свете белых фонарей ярче любого бриллианта.
Ноги в туфлях-лодочках моментально стынут, но мне до автомобиля всего несколько метров.
Ярослав сидит в машине и постукивает пальцами по рулю в такт негромкой музыке. Интересный выбор — классика. Вивальди, если не ошибаюсь.
Я открываю дверцу и присаживаюсь, пристёгиваюсь.
— Отличный выбор платья, — делает в своей ледяной снисходительной манере комплимент Нажинский.
— Спасибо, — киваю, не зная, нужно ли продолжать разговор или можно просто уставиться в окно.
Ярослав выезжает из двора и встраивается в поток машин на трассе. Искоса наблюдаю за тем, насколько он спокоен и сосредоточен, как уверенно держит руль и безэмоционально реагирует на то, как нас едва не подрезают, нагло пытаясь обогнать справа вдоль обочины.
— Если музыка тебе не нравится, я могу включить радио или вообще выключить, — предлагает будто между прочим.
— Я давно не слушаю классику, но мне она не мешает, — пожимаю плечами. Повисает пауза, и я вдруг решаю спросить: — Это Вивальди?
— Да. Четыре сезона: осень. Аллегро, — кивает, не отрывая взгляда от дороги, когда мы как раз входим в круговое движение. — Почему перестала слушать?
— В детстве ходила в музыкальную школу. Приходилось.
— На скрипку?
— На пиано.
— Тебе не нравилось?
— Мама заставляла. Ей было приятно похвастать, как я играю Лунную сонату перед гостями. А мне хотелось ногти длинные и накрашенные, как делали все девочки в пятнадцать, но в музыкалке это запрещалось, — зачем-то откровенничаю я. Но он вроде сам спросил. — Я не прикасалась к клавишам с экзаменационного академического концерта.
— А я сломал скрипку на следующий день после смерти матери, — бьёт острой откровенностью в ответ Нажинский, и мне даже становится не по себе.
Наверное, нужно было бы промолчать, потому что я явно лезу не в своё дело, но тем не менее спрашиваю:
— У тебя с мамой… были сложные отношения?
Лицо Ярослава кажется абсолютно беспристрастным, но я замечаю, что взгляд, устремлённый на дорогу, становится острее.
— Роману повезло куда больше в этом плане, — отвечает он в конце концов после некоторой паузы, во время которой я уже готова кусать свой язык, чтобы не был таким длинным, а потом мы замолкаем.
И молчим уже до самого ресторана.
Я в таких дорогих и шикарных местах никогда не бывала, поэтому едва сдерживаю себя, чтобы не озираться с полными удивления и восторга глазами.
Нажинский галантно помогает мне снять пальто, а потом мы сдаём вещи в гардероб. Я аккуратно просовываю пальцы ему под локоть, когда он предлагает руку, и мы проходим в основную залу.
Честно говоря, дорогие московские рестораны я представляла иначе. В более классическом стиле, что ли. Ну там стулья в стиле барокко с резными спинками, многоуровневые хрустальные люстры, столики с изогнутыми ножками.
Но убранство этого места выглядит очень стильно и современно. По чёрному потолку струятся, как северное сияние, длинные широкие полосы, слабо подсвеченные. А диванчики возле больших и не очень круглых столиков сделаны так, что создаётся визуальное ощущение, что пространство вокруг столов будто ниже основного уровня пола.
Освещение приглушённое, но достаточное, чтобы моя небольшая бриллиантовая подвеска на тонкой цепочке, подаренная родителями на двадцать пять лет, заиграла необыкновенным блеском.
Нажинский ещё раз удовлетворённо и без стеснения окидывает меня взглядом. Я не знаю как реагировать, поэтому делаю вид, что не заметила, хотя, конечно же, чувствую смущение.
Но в то же время женское самолюбие играет. Потому что я знаю, что выгляжу хорошо. Красное платье мягко струится чуть ниже колена. Атласная ткань благородно отсвечивает в игре света ресторана.
Я сделала неброский макияж глаз, но выделила губы красным в цвет платья, а волосы убрала назад в тугой гладкий пучок.
Мы подходим к одному из столиков, за которым уже сидят трое мужчин со спутницами. Все они старше Нажинского. Мужчины, в смысле.
— Добрый вечер, господа, — учтиво, но холодно улыбается им Ярослав.
— Здравствуйте, Ярослав Юрьевич, — один за другим они приподнимаются и жмут Нажинскому руку, женщины кивают. — Рады вас видеть. Тем более в такой приятной компании.
— Уже не терпится узнать вашей прекрасной спутницы, — улыбается сухощавый мужчина лет пятидесяти.
— Рад представить вам Софию Романовну, — я тоже мило улыбаюсь и киваю, когда он называет моё имя. — Мою жену.
Что-о-о?
21
Сказать, что я прихожу в шок от такого заявления Нажинского — ничего не сказать. И мне приходится приложить много усилий, чтобы не продемонстрировать это. Я натягиваю улыбку до спазма в скулах и киваю, как болванчик, всем здоровающимся.
Ярослав отодвигает стул, предлагая присесть за стол, а когда я это делаю, то кладёт мне ладонь на плечо.
Муженёк, мать его.
Мне с трудом удаётся преодолеть нестерпимое желание схватить со стола вилку и воткнуть ему в руку.
— Как же так, Ярослав Юрьевич? — удивлённо поднимает брови тот сухощавый. — И когда это вы успели?
— Мы не афишировали, — в тон ему отвечает Нажинский. — Расписались по-тихому. Обстоятельства диктовали.
— Но это не освобождает вас от торжества, — кокетливо заявляет спутница дородного немолодого мужчины. — Такое событие не должно остаться вне внимания бизнес-общества Москвы.
— Мы подумаем над этим, — Нажинский улыбается, но в улыбке этой ни тени тепла.
Он тоже садится за стол рядом со мной. И в этот момент в залу входят ещё двое гостей.
— А вот и опоздавшие!
К столу подходит ещё пара. Это Артём, а в девушке я узнаю бывшую помощницу Ярослава Кристину.
Не знала, что они вместе. И Артём вот буквально недавно упоминал, что живёт один, а его подруга — это работа.
— Ну теперь все в сборе, — говорит Нажинский, но к Артёму с его спутницей не поворачивается. — Можно и бокалы наполнить.
Мужчина, что выглядит самым старшим, даёт знак недалеко стоящему официанту, и тот спешно подходит. Берёт бутылку и разливает вино по нашим бокалам.
Мужчины начинают обсуждать бизнес, где-то шутят, где-то чуть
