по бокам. Карлавач с места рванул в галоп.
Горные ущелья были покрыты нежной зеленой травой. С вершин, покрытых снегами, дул прохладный ветерок. Конь и всадник, слившись в одно целое, словно парили по узенькому ущелью. Вот всадник натянул вправо поводок коня, и он играючи взлетел на вершину горы. Всадник от неожиданности ахнул. У самого горизонта он увидел огромный солнечный диск. «Неужели опоздал?!» — пронеслось в голове Еди, и он поторопился повернуть обратно.
У выхода из ущелья он увидел милицейский мотоцикл. У Еди не было сомнения в том, что только Варан-хан мог на нем сюда приехать, но зачем? Ему и в голову не приходило, что все село, поднявшись на ноги, разыскивает Карлавача.
Еди соскочил с коня и обследовал следы вокруг мотоцикла. Следов было два и они уходили в глубь гор. «Наверное, кто-нибудь потерял корову, и они разыскивают ее», — подумал Еди и вспомнился ему один случай.
Было это где-то в середине весны. Каждый хозяин в этих местах норовит, чтобы его корова отелилась именно в это время. Оно и понятно. В середине весны не холодно и не жарко, изобилие подножного корма. И молоко вновь отелившейся коровы, питающейся зеленой травой, особое, ароматное, вкусное. Поэтому именно в это время часто можно наблюдать, как сельский пастух вечером с пастбища везет на своем ослике одного, а то и двух телят. Коровы, как и люди, встречаются разные по нраву. Есть и такие, которые норовят убежать далеко в горы и отелиться там подальше от людских, а может быть и коровьих глаз. И пастух не всегда уследит за такой своенравной коровой, схватится у самого села — нет одной коровы, да уже поздно, ищи ветра в поле. Однажды такое случилось и с их коровой. Переждав ночь, Еди с отцом вышли на поиски коровы. Им повезло, не пришлось долго искать. Корова отелилась на лужайке у подножия гор и поэтому была видна издалека. Отец с сыном обрадовались и побежали к корове. Но, не доходя до нее шагов пять, они остановились в растерянности. Корова была вся изранена и еле стояла на ногах, видимо, только инстинкт материнства поддерживал ее. Веллат-ага погладил ее по бокам, приложил к ранам травы и потом обследовал место происшествия. Лужайка вокруг теленка была вся испещрена копытами коровы, видимо, мать всю ночь ходила и охраняла своего дитя. Тут же неподалеку лежал мертвый волк с вспоротым животом. Наблюдая всю эту немую картину, Веллат-ага подозвал к себе сына:
— Видишь эти следы и мертвого волка? Ночью здесь, видимо, была жаркая схватка. И хорошо еще, что волков было всего двое.
— А откуда тебе известно, что их было всего два? — перебил отца Еди.
— А потому, сын мой, если бы их было больше, не видать бы нам сегодня ни нашей коровы, ни теленка. А волк-одиночка не посмел бы напасть на корову. Видишь, какие у нее рога. Вдвоем они, конечно, могли одолеть корову, да только не такую, как наша. Она у нас молодец.
Еди ясно представлял гордого за свою корову отца, словно это было совсем недавно.
Еди, вспомнив тот случай, подумал было поскакать на помощь к тем двоим, следы которых шли в горы, но вспомнив Варан-хана, а один из них, судя по всему, был он, передумал. Да и пора было возвращаться, пока Баба-сейис не спохватился.
В селе Еди встретили как какого-нибудь героя.
— Ур-ра! Еди привел Карлавача.
— Еди молодец! Еди молодец! — скандировала многочисленная сельская детвора хором.
Баба-сейис как безумный бросился им навстречу и повис на шее Карлавача шепча:
— Вернулся, мой славный, родной, единственный. Вернулся, вернулся… теперь нас разлучит только смерть…
Баба-сейис, плача как ребенок, обцеловал Карлавача, а потом влюбленными глазами уставился на Еди:
— Сынок, я расцелую твои глаза, которые увидели Карлавача, твои руки, которые держали его повод… Где ты его нашел? Кто украл его?
Еди не успел ответить, во двор въехали на мотоцикле Варан-хан и Овез. И ни слова не говоря, схватили Еди с двух сторон, посадили в коляску мотоцикла.
Все опешили. Первым бросился к мотоциклу Баба-сейис:
— Что вы делаете?! Зачем забираете парня?! Варан-хан, когда надо было искать коня, тебя здесь не дождались, а теперь забираешь парня, который привел мне моего Карлавача. Мы тебе не позволим этого!
— Не позволим! — загудела толпа.
Варан-хан выпрямился во весь свой огромный рост и предостерегающе поднял руку:
— Тихо, товарищи! Еди не пригнал вашу… — с его языка чуть было не сорвалось «кляча», но он вовремя спохватился, — вашего коня, а угнал его…
— Этого не может быть! Еди, скажи, что это не так, — взмолился Баба-сейис.
Еди вместо ответа опустил глаза.
* * *
Бяшим во второй половине дня, сильно запыхавшись, прибежал домой и тут же направился к своему мотоциклу с коляской. Его любимый пушистый кот по обычаю грелся на солнышке, свернувшись клубком, уместившись на сиденье мотоцикла. Кот, почуяв приближение своего хозяина, лениво открыл глаза и выгнул спину, подставляя ее, чтобы погладили. Но хозяин сегодня был не в духе, и бедный кот поплатился за это. Бяшим гневно схватил его за холку и, швырнув в сторону, принялся заводить мотоцикл, остервенело ударяя ногой по рычагу.
— Аю, куда это ты собрался? — крикнула, выбежав из дому, Тумарли, видя, как в спешке суетится ее муж.
Мотоцикл, словно ожидал только окрика, вдруг заработал. Бяшим, делая вид, что не слышит никого, прибавил газ и сел в мотоцикл. Но не так-то просто было привести его жену, она с молниеносной скоростью ягуара подлетела к мужу и схватилась за руль мотоцикла:
— Ты думаешь я не знаю, куда ты собрался, а? Ошибаешься, не поедешь, а если и поедешь, то только через мой труп.
— Отойди с дороги, тебя еще здесь не хватало! — прикрикнул Бяшим, сбавив газ и трогаясь с места.
— Не отойду, переезжай через свою жену, оставь детей своих сиротами! — крикнула Тумарли, а затем, сменив тон, стала умолять мужа: — Бяшим, не уезжай, прошу тебя! Говорят: «Караван длинен, не мечись, а держись поближе к своему верблюду». У тебя своих детей хватает.
— Еди не верблюд из каравана, он мой брат. Если не мне, кому же заботиться о нем?
На шум вышла из своего дома Бибигюль.
— Тумарли, пожалей бедного Еди, отпусти Бяшима, — стала она умолять ретивую жену Бяшима.
Эти слова Бибигюль подействовали на Тумарли так, словно плеснули керосина в тлеющий огонь.
— Тебя еще не спросили?! Если такая сердобольная, побежала бы сама к нему, — а потом елейным тоном обратилась к Бяшиму: — Ты, наверное, голодный, иди домой я тебя
