исключительно в богатеньких мальчиков, да так сильно, что легко укладывались под них. Обычно или прямо в машине или в завершение какой-нибудь пьяной вечеринки. Или сами прибегали к ним домой, внезапно осознав, что зря обижали и отказывали.
А может, её вообще не существует, этой другой? Может, Глеб всё выдумал? Из мести, из злости. Да кто его разберёт, из-за чего. Иначе почему он раньше не сказал, что у него уже кто-то есть?
Господи, и как же Илана устала предполагать, объяснять, искать смыслы! Поскорей бы заснуть. Только вот подушка мокрая. От слёз. Так и не удалось их сдержать, текли сами, без рыданий, без всхлипов. Просто текли, пропитывая ткань наволочки. Поэтому касаться её лицом теперь не слишком приятно.
Тогда…
Илана приподнялась, отодвинула промокшую подушку в сторону, потом дёрнула к себе ту, что лежала рядом, а свою затолкала на её место.
Вот! Пусть спит на мокрой. Когда вернётся. И пусть знает, что она ревела. Ей не стыдно. Ни капли. Стыдно пусть будет ему.
Она натянула на себя одеяло, завернулась в него поплотнее, чтобы стало хоть чуточку уютней, попыталась расслабиться, но ещё ворочалась какое-то время, прежде чем всё-таки провалилась в сон. И такое приснилось… словно нарочно. То, что по логике должно было случиться наяву, но не случилось, так и осталось фантазией, миражом, сном, но зато настолько ярким и явственным, что, просыпаясь, Илана верила – Глеб здесь, рядом, в одной с ней постели. Так близко, что достаточно сдвинуться всего на миллиметр, и сразу почувствуешь его.
Но нет. Она по-прежнему одна, а он – непонятно где. Возможно, и вернулся, но так и не дошёл до супружеской спальни.
Глава 13
Некоторое время она просто лежала в кровати, прислушиваясь к звукам, но те долетали только через приоткрытое окно – типичные звуки внешнего мира – а во флигеле царила тишина. Сон не освежил и не придал сил, Илана по-прежнему ощущала себя безразличной и вялой. Ничего не хотелось, но и валяться без дела тоже.
Тогда она села, поправила сбившийся бюстгальтер, вздохнула, поглядела на наполовину сползшее со стула, будто лишившееся чувств барышня, свадебное платье, на расположившийся у стены чемодан и коробки с собственными вещами.
Ну и пусть стоят так дальше. Разобрать их всегда успеется, а может, даже и не придётся. А вот платье лучше спрятать с глаз долой – желательно запечатать в коробку и задвинуть в дальний угол мансарды – и наконец-то по-нормальному одеться.
Она ведь не обязана ходить здесь в чём-то формальном и вычурном, словно на работе или на приёме, и обязательно с утра наносить визит Кирсановым-старшим. Ведь молодожёны сразу после свадьбы имеют право на долгое уединение. А Илане действительно не хотелось никого видеть.
Наверное, в основном, чтобы не расплакаться прилюдно. Когда одна – легче сдерживать эмоции, потому что никто не задаёт бередящих душу вопросов, не смотрит с пониманием, не радуется, думая о хорошем, которого на самом деле не было.
Кое-как пристроив платье на плечики и надёжно скрыв внутри застёгивающегося на молнию кофра – не правда ли, что-то общее с мешком для трупа? – Илана засунула его в самый тёмный конец гардероба, выбрала из своих вещей удлинённые шортики и лёгкую светлую тунику с рукавами по локоть, а потом решительно вышла из спальни.
Не собиралась она, как Рапунцель в башне, сидеть в комнате, пялиться в окно, грустить и ждать неизвестно чего. А ещё ей хотелось есть. Несмотря ни на что!
Проходя мимо соседней комнаты – ладно, назовём её кабинетом – она не удержалась и заглянула внутрь через широко распахнутую дверь. Сердце замерло, потом ёкнуло. Хотя уже по двери было понятно, что никого там нет. Но Глеб мог находиться и в третьей. Та, скорее всего, играла роль гостевой. Но заходить в неё специально Илана не стала.
Даже если Глеб там, ей-то какая разница? Она вообще не представляла, как теперь с ним общаться? Если при посторонних ещё можно создавать видимость, что они семья, что у них всё, как полагается, наедине это вряд ли получится. Глебу даже в голову такое не придёт. Ну и она… тоже не собирается прогибаться под него и страдать… слишком сильно. И уж тем более умирать с голоду.
Она спустилась вниз, прошла на кухню, отделённую от гостиной только столом-островом, который вполне сошёл бы и за барную стойку, и с удивлением обнаружила на нём накрытый тканевой салфеткой поднос.
Кто-то позаботился о завтраке. То есть не кто-то, а Кирсановы-старшие. У них работают две женщины: одна занимается готовкой, другая – уборкой. Наверняка, одна из них и доставила поднос сюда с распоряжением просто оставить и не беспокоить.
Чуть подсушенные тосты, вроде бы паштет, порезанное на ломтики авокадо, фрукты, сок. Только ни чая, ни кофе. Но это легко можно приготовить самой – чайник на кухне есть, а ещё отличная кофемашина. А в холодильнике… нашлись и молоко, и сливки, и масло. И даже открытая бутылка вина, и банки с пивом. Но вот без этого Илана точно с утра обойдётся.
Она сделала себе латте с густой нежной пенкой, удобно расположилась за столом. Тосты с паштетом и авокадо на вкус вышли просто шикарными, и сразу жизнь действительно перестала казаться настолько беспросветной и мрачной. Хотя дома Илану тоже неплохо кормили, а тут…
Ну может, как раз от того, что всё остальное выглядело настолько паршиво, еда и показалась вкуснее, чем обычно. И аппетит усилился. Вроде бы никогда с утра она так много не ела. И что? Подумаешь, растолстеет. Она себя любая устраивает. А мужу до неё всё равно никакого дела, ещё и дополнительный повод найдётся оправдаться, почему она его не устраивает.
Муж. Пф. И хотя Илана думала о нём постоянно, появление Глеба всё равно застало её врасплох.
Он едва вошёл, как сразу увидел её, и нет, не отвернулся, напрочь игнорируя Иланино существование, а уставился. Взгляд всё такой же сумрачный и раздражённый. Она тоже смотрела на него, с силой стискивая пальцами выгнутую ручку на чашке с латте, понятия не имея, что делать. Вскочить и уйти? Предложить ему тоже позавтракать? Наброситься с упрёками? Или же самой отвернуться, создав впечатление, будто ненавидит его и презирает?
Она так и не решила, а Глеб, ничуть не смутившись ни её присутствием, ни собственным возвращением, прошёл к лестнице на второй этаж, взбежал по ней, торопливо и в абсолютном молчании.
Они не сказали друг другу
