Стерпится, слюбится. Вроде, так говорят? Или это из другой оперы?
— Их здесь нет, — утвердительно произносит Полина. — Вы все сговорились?
Она уже успела открыть дверь в дом и прислушаться.
Я качаю головой.
— Извини. Я не был уверен, что получится, но ты приехала. И я офигеть, как этому рад.
— И чем ты тут занимаешься помимо того, что ждёшь меня? — иронично интересуется Полина.
— Снова временно бомжую. Твой брат — добрый человек, так что — по старой схеме, — объясняю ей причину, по которой опять тусуюсь на даче Довлатова.
Полина вскидывает голову.
— Значит Сережа знает о… — и осекается, так и не договорив.
— О нас? — продолжаю за нее с кривой улыбкой. — Да. Кодекс есть кодекс.
Я жду, что она тоже улыбнется, но этого не происходит. Полина хмурится ещё сильнее.
— Тём, к чему это все?
Она пятится и опирается спиной о столб веранды.
— Я очень хотел увидеться.
— Зачем? — царапает меня внимательным взглядом.
— Чтобы сказать, что не могу без тебя. Ты не отвечала на мои сообщения, и я решил, что надо действовать решительно. И вот ты здесь.
— Тёма, зря ты это все…
— Почему зря?
— Потому что так не бывает!
— Да кто сказал?! — возражаю я.
— Здравый смысл.
— В баню твой здравый смысл! — огрызаюсь я, надвигаясь на нее. — Иди сюда, — одной рукой давлю ей на поясницу, а ладонь другой кладу на затылок и прижимаюсь к ее мягким губам.
Полина не то, что не сопротивляется, она сама охотно обвивает руками мою шею и начинает целовать в ответ с таким напором, на который я даже не рассчитывал. Наш поцелуй не похож на те, что у нас были. В нем все — и голод, и неуверенность, и желание, и страх получить от ворот поворот. Но хорошего в нем определенно больше, чем плохого.
Мой член считает так же.
Осталось убедить в этом Довлатову.
Когда наши языки вновь сталкиваются, я немного притормаживаю и начинаю двигаться медленнее и нежнее, смакуя каждый миг. Полина одобряет мою инициативу тихим сладким возбуждающим стоном.
Что тут скажешь, сосаться я и правда мастак, но мне мало ее стонов, ведь мы так ничего и не выяснили.
— Я страшно по тебе скучал, — шепчу, упираясь в ее лоб своим.
— Я тоже… — она умолкает, но тут же добавляет совершенно другим голосом: — Подожди, тогда в разговоре с Сережей ты сказал, что приедешь к ним с девушкой, — ее ладони давят мне на плечи.
Так вот, почему она такая…
Я смеюсь, не собираясь ее отпускать.
— Пупсон, я же тебя имел в виду! Я думал, ты догадалась!
— Ну вот а я не догадалась, — она печально улыбается, продолжая выпутываться из моих объятий.
— Ну ты даёшь! Так ты поэтому мне не отвечала? — имею в виду мои попытки завязать с ней переписку в последние дни. — Все понятно. В другой раз буду конкретизировать, хорошо?
Ее тело каменеет, и мне приходится расслабить руки.
Бегло взглянув на меня, Полина отворачивается.
— Никакого другого раза.
Я подхожу к ней со спины и обхватываю под грудью.
— Полин, хватит, — прошу ее.
— Вот именно… Хватит, — упрямо бормочет девушка.
В смысле?
Меня совсем не устраивает ее настрой. Я бережно разворачиваю Полину к себе лицом и снова впиваюсь в ее рот, толкаясь языком между губ. Нас обоих шарахает молния, стоит лишь коснуться языками друг друга.
Ее губы просто охренительные, а язык такой сладкий и умелый, что мне сносит башню от одного только поцелуя. Совсем как в старших классах.
Как же я хочу ее.
При этой мысли член ещё больше набухает, становясь тяжелым. Я снова слышу мучительный стон. На этот раз свой собственный.
Полина распаляется от этого звука, сильнее раскрывая для меня свои губы.
Ух. Да.
Целуюсь я все же лучше, чем разговоры разговариваю.
Наверное, прямо сейчас у меня ужасно плохая кардиограмма. И все дело в том, что я сто лет ни с кем не трахался. Я практически девственник.
У Довлатовой на лице написано, примерно, тоже. Зрачки расширены. Она облизывает губы и не сводит взгляда с моего рта, явно собираясь продолжить. Но она отнюдь не смахивает на девственницу.
Воспоминания о том, что Полина вытворяла с моим телом летом, а она вытворяла всё, заставляют мой бедный стояк задыхаться в плотных джинсах.
— Что, думаешь, и этого всего не бывает? — с вызовом смотрю на нее.
А у самого сердце колотится как после спринта.
— Я… не знаю, — голос Полины слегка дрожит. Она подныривает под моей рукой и встает неподалеку.
Сжимая прохладный деревянный столб, я восстанавливаю дыхание и смотрю в одну точку перед собой. При этом ощущаю на себе ее нерешительный взгляд.
Она не "не знает". Она не уверена.
— Зато я знаю, — поворачиваюсь к Полине. — Ты нужна мне.
Довлатова тихо хмыкает.
— Да? И в качестве кого?
— Да в качестве всего, — пожимаю плечами. — Ты думаешь, я не понимаю, что не подхожу тебе? Что мне сложно довериться? Все я понимаю! Да мне родной отец не верит! Меня же вечно уносит в какие-то безумные планы, что обычно заканчивается полным провалом. Но я не буду обещать, что исправлюсь, перестану рисковать и откажусь от своих идей. Ведь ты сама меня об этом просила, — напоминаю Полине о совете, который она дала мне когда-то. — Но я обещаю сделать все возможное, чтобы ты никогда не пожалела о том, что связалась с таким вот типом и как можно чаще улыбалась.
Наконец Полина действительно улыбается — тепло и открыто.
— Не наговаривай на себя.
— Ладно. Не буду, — я изображаю покорность.
Но Довлатову так просто не возьмёшь.
— Тём, давай начистоту? — просит она.
— А я о чем?
— Какими ты видишь наши отношения через пять лет?
— Ну… Видимо, долгими.
Виснет пауза, длинная и напряженная.
— Вот видишь, — укоризненно произносит Полина. — Так далеко ты не загадывал. А я не могу не загадывать. Я бы и рада, но не могу.
Она умолкает. Я же анализирую свой ответ, который реально прозвучал слишком легкомысленно. Или она нарочно придирается к словам.
Или что?
Объясните мне, хоть кто-нибудь, как правильно разговаривать с любимой женщиной?
