предпринять.
На небольшой полянке у дороги они увидели павшего коня. Поперек него навзничь лежал мертвец с пулей в голове. Все узнали рядового Даннинга. Он был мертв несколько часов.
Тщательный осмотр показал, что еще совсем недавно в лесу находился большой отряд конфедератов. Они устроили там засаду.
Сын богов
Этюд в настоящем времени
Ветреный день и солнечный пейзаж. Справа, слева и впереди – открытая местность, позади лес. На опушке леса, лицом к открытому пространству, стоят войска. Лес у них за спиной полнится жизнью. Можно услышать много разных звуков. Скрипят колеса – то артиллерийская батарея встает на позицию, готовясь прикрывать наступление. Слышатся голоса солдат и хриплые команды офицеров, топот бесчисленных ног, шорох сухих листьев, которыми завалены промежутки между деревьями. Отдельные группы всадников держатся впереди, хотя и не выходят на открытое место. Многие из них внимательно осматривают вершину холма в миле от них, в той стороне, куда нужно наступать. Большая армия, которая движется в боевом порядке по лесу, вынуждена остановиться, так как наткнулась на труднопреодолимое препятствие – открытое пространство. Гребень невысокого холма в миле от них выглядит зловеще; он словно предупреждает: «Берегитесь!» Вдоль гребня вправо и влево тянется невысокая каменная стена. За стеной – живая изгородь; из-за живой изгороди торчат тут и там верхушки деревьев. А вот что между деревьями? Это как раз и нужно выяснить.
И вчера, и много дней и ночей до того мы где-то сражались. Грохотала канонада; время от времени трещали ружейные выстрелы, перемешиваясь с радостными криками, нашими или вражескими, в зависимости от того, на чьей стороне было временное преимущество. Сегодня утром на рассвете враг ушел. Мы двигались вперед через его земляные укрепления, которые прежде тщетно пытались захватить. Мы шли через оставленные лагеря, шагали по могилам павших и по лесу.
С каким любопытством мы озирались по сторонам! Какими странными казались самые обычные с виду вещи: старое седло, треснувшее колесо, брошенная кем-то фляга – все каким-то образом приобретало таинственность из-за того, что принадлежало незнакомцам, которые нас убивали. Солдат никогда не считает врагов такими же людьми, как он сам; кажется, что враги – другие существа, выросшие в других условиях, воспитанные по-другому… может быть, даже на другой планете. Мельчайшие следы врагов приковывают к себе внимание солдата и возбуждают его любопытство. Он считает их недосягаемыми, иногда заметив их вдали, считает, что враги гораздо дальше и потому их гораздо больше, чем на самом деле, – как будто они находятся в тумане. Солдата охватывает благоговейный ужас.
От опушки леса вверх по склону ведут следы лошадиных копыт и колес тяжелых орудий. Жухлая трава примята ногами пехотинцев. Они явно проходили здесь тысячами; они не отступали проселочными дорогами. Это важно – видна разница между отступлением и передислокацией.
Группа всадников впереди – наш командир, его штаб и личная охрана. Командир смотрит на гребень холма, приставив к глазам бинокль. Он держит бинокль обеими руками, без нужды растопырив локти. Так принято; его действия как будто стали значительнее. Все мы ему подражаем. Вдруг он опускает бинокль и говорит несколько слов тем, кто его окружает. Двое или трое адъютантов отделяются от группы и рысью пускаются в лес – направо, налево и назад. Слов его мы не слышали, но знаем, что он сказал: «Передайте генералу Х., чтобы выдвинул вперед стрелковые цепи». Те из нас, кто покинул свои места, возвращаются на позиции; лежащие и сидящие на земле встают. Ряды смыкаются без приказа. Кое-кто из нас, штабных офицеров, спешивается и осматривает седельные сумки; тот, кто спешился давно, снова садится в седло.
По краю открытого поля галопом скачет молодой офицер на белоснежном коне. Под седлом – ярко-алая попона. Что за болван! Те из нас, кто побывали в бою, отлично помнят, какой прекрасной целью для стрелков становится белый конь; алая же попона злит противника не меньше, чем быка. Моду на яркие попоны стоит считать самым поразительным проявлением человеческого тщеславия. Похоже, сторонники такой моды стремятся увеличить смертность.
На молодом офицере полная форма, как будто он на параде. Золотая канитель на синем фоне – он словно сине-золотое воплощение «поэзии войны». В строю слышатся презрительные смешки. Но как он красив! С какой небрежной грацией держится в седле!
Он натягивает поводья на почтительном расстоянии от командира корпуса и отдает честь. Старый солдат фамильярно кивает; очевидно, он знаком с молодым офицером. Между ними происходит короткая беседа; судя по всему, молодой человек о чем-то просит, а пожилой не соглашается. Может, подойти поближе? Нет, поздно – разговор окончен. Молодой офицер снова отдает честь, пришпоривает коня и скачет к гребню холма!
На опушку выдвигается стрелковая цепь; солдаты стоят шагах в шести друг от друга. Командир подает знак горнисту; тот подносит инструмент к губам. «Тра-ля-ля! Траля-ля!» Стрелки замирают по стойке смирно.
Тем временем молодой всадник уже проскакал ярдов сто. Перейдя на шаг, поднимается по длинному пологому склону, даже не поворачивая головы. Как славно! Боги! Чего бы мы ни отдали, чтобы оказаться на его месте – с его боевым духом! Он не достает сабли; его правая рука свободно висит вдоль корпуса. Ветерок шевелит плюмаж на его кепи. Солнце мягко освещает его погоны, словно дает ему свое благословение. Он движется прямо вперед. Десять тысяч пар глаз сосредоточены на нем; он не может не ощущать всеобщего внимания. Десять тысяч сердец бьются в такт с цокотом копыт его белоснежного коня. Он не один – все мы мысленно с ним. Но мы помним, что смеялись над ним! Он скачет вперед и вперед, прямо к стене, окаймленной живыми изгородями! Он не оглядывается. О, если бы он хоть раз обернулся, он бы увидел всеобщую любовь, обожание, раскаяние!
Никто не произносит ни слова. Лес, переполненный людьми, по-прежнему напоминает невидимый растревоженный пчелиный рой. Однако на опушке царит тишина. Приземистый командир словно превратился в конную статую. Сидящие верхом штабные, поднеся к глазам бинокли, застыли в ожидании. Ряды солдат замерли по стойке смирно. Все как будто только что осознали, что происходит. Все они огрубели на войне и привыкли убивать. Смерть в ее самых жутких проявлениях они видят ежедневно. Они засыпают на земле, которая сотрясается от грохота больших орудий, едят посреди канонады и играют в карты рядом с трупами своих ближайших друзей… И все они наблюдают, затаив дыхание, с бешено бьющимися сердцами, чем закончится подвиг одного человека. Таков магнетизм храбрости и преданности.
Если бы теперь
