В общем, верно: терять пану чемпиону Польши нечего, он пока даже не международный мастер, проиграет, так с музыкой, на белом коне, с саблей наголо, а не в бункере на минус тридцатом этаже.
Я к нему отнесся со всем уважением, играл без поблажек, всерьёз. И как Пшевозник ни пытался запутать меня в тактических ловушках, у него не получалось. Он проиграл, сдался на двадцать седьмом ходу накануне неизбежного мата.
Публика, понятно, была недовольна, с чего бы ей быть довольной. Но вела себя культурно, даже поаплодировали тихонько три человека.
Я обменялся с соперником рукопожатием, поклонился публике, справился у судьи о времени второго тура (послезавтра, завтра Первомай!) — и пошёл к выходу, в сопровождении Евгения.
Дал я промашку, нужно признать сразу. Мне бы с собой человек пять привезти, шесть, короля играет свита, а я ограничился одним Ивановым, и того мне практически навязали: свой человек, мало ли. Пусть, мол, побудет рядом, если что — поможет.
Я не уточнял, чем он, собственно, может мне помочь. Лучше этого не знать. Хотя вот с языком… И такси поймал.
Сначала мы вернулись в «Гранд Отель». Переодеться после игры, отдохнуть. Заодно и деньги получить, злотые. Нам, правда, выдали командировочные, на скромную жизнь достаточно, но у меня планов — громадьё. Что требует соответствующее финансирование.
— А разве вы не отнесете чек в посольство? — спросил меня Иванов.
— Зачем? — удивился я. — Я совершеннолетний, со своими деньгами управляюсь сам.
Отделение Польского банка тоже присутствовало: хождение валюты как таковой ограничено валютными магазинами «Pewex» и некоторыми службами в гостиницах «Интуриста», то бишь «Орбиса». К примеру, рестораны в отеле имеют два зала. В одном обслуживают за злотые, в другом — за твердую валюту. А ресторанам вне отеля брать валюту запрещено законом. Вот и меняют западные немцы деньги на злотые.
Злотые мне выдали без промедления. По совету Евгения, половину я взял стозлотовыми купюрами — это примерно наша двадцатипятирублевка, чуть меньше, часть — пятидесятизлотовыми, это чуть больше десятки, и остаток пятизлотовыми — это на такси, газеты, чаевые…
Освоился с апартаментами. Спальня, кабинет и гостиная. Авось не заблужусь. А заблужусь, так найду дорогу.
А вот рояля нет. Печально.
Короткий отдых — и Евгений стучит в дверь. Пора ехать в посольство. Приём по случаю Международного Дня Солидарности Трудящихся. Сначала хотел отказаться, гроссмейстер устал, гроссмейстер отдыхает, а потом решил, что делать-то всё равно мне нечего. Завтра неигровой день, отосплюсь вволю. А сегодня можно и съездить. Вдруг что интересного узнаю. О Польше последнее время как-то странно пишут в нашей прессе. Не определились ещё, что там можно, что нельзя. Пусть в посольстве разъяснят.
У здания «Гранд-Отеля» стоянка такси. Ждут богатеньких иностранцев.
Таксисты стоят у автомашин, всё больше «Волги», с оленями и без. Очередь за пассажирами, а не наоборот. Водитель услужливо открыл дверь.
Уселись, Евгений сказал, куда ехать.
Услышав «Советское посольство» водитель скорчил рожу. Нет, не нам, но в зеркало-то видно. И водитель знает, что видно. Значит, останется без чаевых.
Здание мне понравилось. Дворец! Живи я во времена Екатерины, хоть Первой, хоть Второй, будь я графом, имей десять тысяч душ, построил бы себе такой же.
Нас встретили приветливо, проводили на второй этаж, где собирались гости. Я почти никого не знал. Даже без почти.
— Это посол, Борис Иванович, — подсказал мне Евгений, и скромно отошёл в сторону, когда к нам направился человек не сказать, чтобы старый, но и не слишком молодой. Между пятьюдесятью и шестьюдесятью.
— Здравствуйте, Михаил Владленович, здравствуйте, — поздоровался посол.
— Добрый вечер, Борис Иванович, — ответил я.
— Как вам Варшава?
— Не знаю. Прилетел утром, и сразу на бал. В смысле — на турнир.
— Знаю, знаю. Победили? Правильно, такую политику они только и понимают. Слышал, что вы выжали из них и номер-люкс?
— У вас хороший слух, товарищ посол.
— На этой должности иначе нельзя. Нет, мы не в претензии, напротив. Пусть знают, что советские люди могут не только давать. Они могут требовать! Чужого нам не нужно, но своё — это своё.
— Не могу не согласится.
Посол пожелал мне и впредь высоко нести знамя советского спорта — и отправился к другим гостям.
Ко мне подходили разные люди, которых я не знал, и которых не знал Евгений, и тоже желали побед.
Ужинали мы в гостиничном ресторане.
Глава 8
1 мая 1979 года, вторник
Мундир лейтенанта Жевакина
— Мимо трибуны проходит колонна работников завода «Шарикоподшипник». Трудящиеся обязались выполнить годовой план к первому декабря! Да здравствует передовой рабочий класс, неустанный борец за мир и неутомимый строитель коммунизма! Ура!
Приемник вещал вполголоса, пока я задавался извечными вопросами: что делать, и с чего начать?
Вчерашний день изрядно утомил, но почувствовал я это лишь сегодня утром. Нет, я готов пробежать километров пять или десять, сыграть напряженную партию, даже посадить картошку на участке около моего дома в Сосновке, да проблема в том, что ничего этого делать не нужно.
Устроить день отдыха сразу после первого тура — затея странная, но организаторы объясняют это тем, что Первомай великий праздник, и каждый из участников должен иметь возможность выйти на демонстрацию, почувствовать единство с прогрессивным человечеством.
Но в посольстве идти на демонстрацию мне отсоветовали, причем настоятельно. Сказали, что по имеющимся данным возможны провокации против советских граждан.
Да как это возможно, удивился я. Какие провокации? Откуда? Кто позволил? Куда смотрят органы? Здесь социализм, или как?
Социализм, ответили мне. Но велико тлетворное влияние Запада. Пользуясь некоторыми временными трудностями польской экономики, они стараются разжечь недовольство среди населения, особенно среди тех, кто помнит панскую Польшу.
А что хорошего в той Польше? Голод, нищета, безработица, неравенство, о чем жалеть?
Так-то оно так, Михаил Владленович, но у многих поляков мелкобуржуазная психология. Вы заметили, они
