компаньонов попадались такие молодые мастера, такие шулеры, похлеще Наперстка. Карты в их ловких пальчиках так и мелькали, не уследишь за колодой. И не раз он оказывался в проигрыше! Черт бы их побрал! Нет, с картами надо завязывать. Ломбард принесет ему деньги и спокойствие. И тогда можно начать спокойную жизнь, без блатных.
От таких приятных мыслей он садился к окну и начинал рассматривать очередные вещицы, которые ему предстояло отнести в свой тайный погреб-ломбард, который нигде не был зафиксирован и о его существовании знали несколько избранных лиц из родственного круга. На одном сходе Николай Михайлович все же объявил всем блатным, что собирается открыть особый общак, «золотой котел», слово «ломбард» не употребил, чтобы не спугнуть. В него каждый может принести свою добытую ценную золотую вещицу и за нее получит деньги, семьдесят процентов от стоимости. Потом вещицу можно будет выкупить. Процент будет небольшой, но зато все члены банды будут иметь страховку, всегда могут взять в «котле» взаймы, то есть в долг. «Золотым котлом» будет заведовать самолично Николай Михайлович Сафонов, он его главный владелец, он будет вести учет. Вот это и есть русский ломбард, думал он про себя, лучше чем у итальянского графа.
Но не все парни поддержали идею своего вожака. Были недовольные – бурчалы. Стали выкрикивать – им хватает «котла» мадам Савостьяновой. Ей и так все должны. Мамашку давно надо бы пощипать, зажирела, параша, жиганы только на нее работают. Хватит, накопила золотишка, пора ей делиться. Тогда порешили – сдавать золото в свой «котел» на добровольных началах. И молчок. Кто проговорится – головы лишится. «Не шучу», Николай Михайлович для убедительности ребром ладони провел по своему горлу. И мадам Савостьяновой ничего не говорить. Настанет ее черед… И кара ей уготовлена…
Для организации ломбарда он приобрел себе квартирку на первом этаже в тихом Еропкинском переулке, который имел два выхода на Пречистенку и Остоженку. Очень удобно. Квартирку обставили мебелью, в ней определился жить брат Николая Михайловича с женой. Брат сделался дворником, жена нанялась стряпухой к одному артельщику. Вполне приличные люди. Ремонт в квартире не делали, только в большой комнате угловую голландскую печь, покрытую кафелем, переоборудовали. Сделали из нее… вход в подвал. Очень интересное получилось сооружение. Вставишь сбоку ключик в замочек, повернешь, звякнет колокольчик. Звонок означал: дверь открыта. Надо было хорошенько потянуть за дверцу печки, и вся стенка отходила в сторону. И открывался узкий лаз. Никто не догадался бы, что таилось внизу.
А внизу был установлен сейф немецкого производства. И полки в нем стали заполняться ценными вещицами. Николай Михайлович самолично спускался вниз, зажигал свечи и складировал там только достойные ценности, бриллианты и золото с царской пробой. Завел опись. Оставлял изделия клейменые, с золотниковой отметиной, никак не меньше 56 золотников. Он хорошо знал, что если в одном фунте золота содержалось 96 золотников, то это было золото в чистом виде.
Но прежде чем отнести «добытую» вещицу в свой ломбард, Николай Михайлович внимательно осматривал каждую. И радовался, как ребенок, когда его коллекция получала пополнение. Вот, к примеру, на очереди золотой портсигар. Тяжелый, весит ровно шестьдесят пять граммов. Николай Михайлович им вполне наигрался, не раз его взвешивал. Купил специально аптекарские весы, клал на одну чашу золотую вещицу и тонким пинцетом на другую выставлял гирьки. Потом ждал, когда стрелка остановится. Успокаивающее занятие. Он не мог не вспомнить, что этот портсигар взяли в особняке богатого буржуя старика Александра Менчина. Тот самолично ему отдал. Налет на двухэтажный дом Менчина за забором в Камергерском переулке совершили поздно вечером. Грач подсказал адресок, караулил у подъезда, видел, что вся семья уже в сборе… Очень удобно, можно всех по очереди… Без свидетелей их никто не найдет.
Николай Михайлович взял увеличительное стекло и в который раз стал читать витиеватую монограмму на портсигаре: «В память о нашей свадьбе дорогому Сашеньке от любящей Оленьки, 1871 год». У старика Сашеньки тряслись руки, когда он доставал этот портсигар из кармана пиджака. Надеялся, что к нему персонально не подступятся. Ха-ха-ха, наивный буржуин, рассчитывал на милосердие. У него все карманы вывернули. Не знал старик, не знал, что его любящая Оленька уже бездыханная с веревкой на шее лежала на полу в спальне, а его двух связанных дочерей с кляпами во рту отвели в «мотор». Там Гришка-Отрыжка успокоил обеих. Старика оставили напоследок. Водили его по комнатам. Того чуть удар не хватил, когда парни стали из серванта выгребать выставленные в нем золотые подстаканники, серебряные бокалы, половники, ножи, вилки, ложки. Все летело в кожаный мешок, в том числе снятые со стены иконы, лампадки. Хрусталь и фарфор не брали. Его просто били об пол и топали ногами. Парни хохотали – осколки так музыкально хрустели.
Николай Михайлович стоял в стороне, смотрел на всю эту вакханалию грабежа, усмехался и крутил портсигар. Он был доволен – ребята работали быстро. После серванта взялись за письменный стол, и в другой мешок полетели пачки ассигнаций, деловые бумаги бросали на пол и по ним тоже топтались. Там же в столе нашли спрятанную китайскую коробку с золотыми и серебряными монетами. Все ценное выгребли из квартиры. Старик только сильнее склонял голову на грудь, потом не выдержал, упал наконец на колени, стал слезно молить – оставить ему хоть что-нибудь, ведь он уже нищий, у него же семья, жена, две дочери на выданье…
Божок только посмеялся над ним, хлопнул по затылку. Не ной, вонючка, ты уже сирота. Потом по знаку Николая Михайловича, который не любил душещипательных сцен, старика за шкирку вывели во двор и по заведенному правилу – не оставлять свидетелей – Божок вогнал ослабевшему старику под ребро финский нож. Его так и бросили во дворе истекать кровью.
А вот чудесный кувшинчик восточной работы, ему место в музее. Его и взяли из музея Восточной культуры в Царицынской усадьбе. Сторож говорил, что кувшинчик этот из коллекции самой императрицы Екатерины Великой, но Великой барыне не понравился его восточный колорит. Потому его отправили в Москву, в нелюбимое ею Царицыно…
Когда Божок и Грач втихоря приблизились к музею, то дежуривший у входа милиционер неожиданно засвистел в свою дудку. В него пару раз пальнули, не попали, он убежал. Разбудили сторожа, велели показать, где хранятся самые ценные вещи. Электрического света не было, сторож повел их по темным коридорам, хотел в подвал направить… Дурак, думал запереть там. Не вышло. Грач и Божок врезали ему хорошенько. Он сразу стал покладистым. Безропотно
