этот полуразрушенный домик возле самых стен. Его друг знал, где любит время от времени пропадать «первый ребенок».
Артём поднялся на ноги, чувствуя, как те еле гнутся и гудят после долгого сидения в одной позе на полу, подхватил тетрадь, накопитель и вышел под горячее солнце. Глаза заслезились от яркого света и мальчик сощурился, чтобы разглядеть друга. Тот, кажется уже успел пообедать ягодами, что в большом изобилии росли в огороде его родителей — темно-синие пятка, в которых были испачканы руки парнишки говорили сами за себя. Артём улыбнулся, сунул в сумку найденные вещи и устремился вместе с Андреем назад в поселение.
Старичок на патрульном посту строго на них посмотрел, пригрозил пальцем и отвесил два подзатыльника, пообещав, что все расскажет родителям. Но оба знали — не расскажет, от того не волновались и всегда совершали свои вылазки именно в его смену.
Широкие и высокие бетонные стены, сложенные из больших блоков еще задолго до их рождения, отдавали холодом. Стена не нагревалась даже в самый жаркий день. Поселение, как обычно, встретило их шумом узких улочек, ароматом еды, что разносилась вперемежку с запахом машинного масла, под хрюканье и амбре толстых хряков, коих держали ближе к выходу. Только мальчики прошли чуть глубже, как послышался звон маленького колокола, оповещающий о начале обеда. Артём шмыгнул носом, когда услышал, как собственный желудок в голодном зове урчит так громко, что казалось, все прохожие могу услышать.
— Артём! Тёма! — цепкая ручка перехватила его и ловко вытащила из неспешно идущих к центру людей.
— Привет, Оля, — Артём удивленно уставился на низенькую девчушку двенадцати лет, поражаясь откуда в таком хрупком ребенке может быть столько силы, что она без труда дернула мальчика выше её на добрую голову.
Та застенчиво заправила выбившуюся русую прядь волос за ухо, искренне не понимая, почему он так странно её разглядывает.
— Слушай, Артём, передай маме, что дядя Олег просит её посмотреть тачку номер три, та которая «Форд». У нее кряхтит под капотом и она не заводится, но зажигание есть. Меня конечно попросили саму её позвать, но мне еще нужно кое-что сделать до моей очереди на обед, а ты все равно её увидишь раньше.
— Конечно. Это на ней сегодня в рейд пойдут взрослые?
Та помотала головой и распрощавшись убежала прочь.
Уже после того, как они с матерью поели и вернулись домой, чтобы немного отдохнуть перед работой, Артём наблюдал, как его мать что-то тщательно записывала в огромную черную тетрадь. Она щурилась, не желая надевать свои очки, отчего вокруг её серых глаз отчетливее становились видны морщинки. Начинающая потихоньку стареть женщина почему-то всегда писала при тусклом свете своего фонарика. Не важно ночь это или яркий солнечный день. Побеленные стены всегда освещались, когда она садилась за свой каждодневный ритуал. еще маленький Артём любил наблюдать, как мама выводит аккуратные буквы на пожелтевших клетчатых листочках, в то время, как они оба были закутаны в широкий и теплый плед. Он спрашивал, зачем она все пишет и пишет, и мама отвечала, что без этого она начинает все забывать. Став старше он узнал, что не только его мама страдает таким недугом, но еще по меньшей мере четверо в поселение вынуждены все записывать в свои дневники каждый день, чтобы прожитый день остался отпечатан на страницах и не стерся хотя бы отсюда.
Их домик был маленьким, деревянным, стремя мелкими оконцами. Раньше им хватало и одной комнатки, но чем старше становился Артём, тем меньше им оставалось места. В последнее время взрослые стали говорить, что пора ему найти свой дом или построить его. Мать говорила, что живут они не так, как бы хотела она и ей стыдно, что у них очень бедная обстановка, но он искренне любил это место и уют, что привносила в него мама.
Его звали «первым ребенком», потому, что Артём стал тем самым малышом, что первым родился в поселении, первым после Конца. Через год была Оля, потом Андрей, а еще четверо родились совсем недавно. Но мама никогда не рассказывала ему ничего об отце, кроме того, что он умер.
Сжав челюсти и, слегка злясь на мать, Артём выудил из сумки потрепанную находку и шлепнул её о стол, пытаясь привлечь внимание мамы.
— Почему ты не говорила, что видишь Тени Памяти? — вдруг спросил он и заметил, как замерла мама.
Серые глаза обеспокоенно посмотрели на него, а потом заметили то, что он кинул на стол.
— Артём, — выдохнула она.
— Ты скрыла от всех вой дар, — выдавил он. — Не сказала мне даже имени моего отца. Не говорила мне каким он был человеком. Ты выкинула то, что заставляло тебя помнить. Скажи, ты забыла его? Забыла все, что было раньше?
Женщина заметно сглотнула и прикусила на мгновение нижнюю губу. Потом пронзительно посмотрела на сына.
— Ты был в коллекторе? Зачем? Это же опасно, — сурово сдвинула брови мать.
— Мама, я уже давно бегаю за стену. Я видел Тварей…
— Что?! — она раскрыла рот в изумлении и Артём скривился. — Ты с ума сошел?
— Ты встречалась с Молчунами и ни слова никому из нас не сказала! — вдруг громко выдавил он. — Забыла?
Мама отложила тетрадь, захлопнув её вместе с ручкой и встав, подошла к столу и сыну. Провела задумчиво по выцветшим узорам указательным пальцем.
— Я забыла много чего, — тихо произнесла она. — Но помню отчетливо каждую строчку и каждый рисунок в этом дневнике. Как ты узнал?
Он видел боль с какой она смотрела на свою давно брошенную тетрадь и уже начинал жалеть, что вообще показал ей эту находку.
— По почерку. И я единственный здесь ребенок, кто родился без отца. Не сложно сложить два и два.
Она вздохнула, боясь даже бросить взгляд в сторону своего дневника.
— И чего ты от меня хочешь? — грустно спросила мать.
— Расскажи мне все о нем. Каким он был? Где ты его похоронила? Он был так крут, что не побоялся Красной стрелы! Мама, я хочу знать все.
Она поджала губы, слабо кивнула и вновь взглянула сыну в глаза.
— Хорошо, Артём, — едва шепнула мать. — Ты опять сегодня будешь проситься в рейд?
Тот улыбнулся и пожал плечами, мол «меня не исправишь», мама лишь сокрушительно покачала головой, с едва заметной улыбкой на губах.
