погашенное раздражение вспыхивает с новой силой. Ух, попадешься ты мне!
– Хочу! Я голодный, как волк, – говорю вслух и сажусь за стол.
Саша несколько раз удивленно моргает, но ставит передо мной тарелку с едой, наклоняется к самому уху и шепчет:
– Чтоб ты подавился!
– Саш, ты чего? – Полина слышала, как девчонка что– то мне сказала, но что именно точно не разобрала.
– Ничего, – милая улыбка касается розовых губ, – Я просто пожелала Артему приятного аппетита.
И что прикажете с ней делать?
Глава 8
Вообще меня спасло то, что несмотря на шпильки Саша поставила передо мной, кроме каши, тарелку с яичницей. И кофе налила.
– Ты когда приехала? – спросила у сестры Полина, ковыряясь ложкой в тарелке.
– Рано, – Саша напротив с аппетитом ела то, что наготовила, – Ты же знаешь бабушку. Она терпеть не может, куда– то опаздывать. Поэтому без пятнадцать шесть мы с ней садились в такси, доехали за пять минут, а полседьмого у нее уже поезд отходил. Сюда я тоже приехала быстро. Дядечки из охраны меня без проблем пустили.
Конечно, пустили. Я их вчера вечером предупредил. Яичница вкусная, я не замечаю, как опустошаю тарелку. Но чувствую, что не наелся. С сомнением смотрю на кашу.
– Не бойся, москвич. Не отравишься, – подбадривает меня младшая сестра Полины.
– Саша! – с укором восклицает Поля, – Его Артем зовут. И там же еще яичница осталась. Если не хочешь, давай что– нибудь другое попробуешь?
Она обращается ко мне. И что это забота? Пусть и на фоне вежливости.
Улыбаюсь девушке.
– Нет, я попробую. Твоя сестренка уже целую тарелку схомячила. И куда только влезло столько?!
На меня обращают гневный взгляд, пышущий огнем.
– Это ты меня так тактично обжорой пытаешься назвать? Не трудись, мне не интересно твое мнение обо мне. Насчет количества, у меня – растущий организм!
Растущий – это она верно заметила. Особенно грудь, которая у нее больше, чем у Полины, на размер. Каша помогает.
Подцепляю ложкой кашу, залитую киселем. Судя по запаху, вишневым. Отправляю в рот. Немного странное сочетание.
Но...
– Вкусно, – оцениваю вслух, – Молодец, мелочь.
Девчонка опять прищуривает глаза. Как котенок. Сейчас зашипит.
Полина начинает вставать из стола. И реакцию на свою провокацию мне услышать не суждено.
– Поль, ты куда?! Ты ж не съела ничего... обращается Саша к сестре.
– Прости... Я пойду... Я попозже поем. Хорошо?
Полина не ждет ответа, а на лице у Саши появляется такое растерянно– тревожное выражение, что я чувствую укол в сердце.
– Она очень расстроена. Ей не до еды сейчас, – вот кто меня тянет за язык. Зачем я ее утешаю?
– Я знаю. Но... Так же тоже нельзя, – отвечает тихо.
Нельзя. С этим я согласен. Но не кормить же насильно?
– Может, ты поговоришь с ней, Саш? – предлагаю хоть что– то сделать.
– Ты думаешь, я не разговаривала? – смотрит на меня с недоумением, – Сто раз уже. Она соглашается, а потом просто не ест, лежит на кровати целый день и разглядывает стену.
– Ее можно понять. Она очень переживает. Если Матвей не вернется...
Девочка даже на ноги поднимается от моего предположения:
– Матвей обязательно вернется! – с жаром возражает она мне, хотя я ничего и не утверждал.
Мне хочется рассмеяться ей в лицо и заявить, что не дождутся они своего Матвея. Гашу в себе этот порыв.
Да, мне бы хотелось, чтобы никто не стоял на моем пути к Полине. Но если она так тяжело переживает его исчезновение, то что будет с ней, если его убьют?
– Вернется, вернется, – говорю вслух, – Ладно, спасибо за завтрак! Было вкусно.
Она недоверчиво изучает мое лицо, но не найдя на нем и намека на насмешку, отвечает:
– Пожалуйста.
Мне кое– что надо отвезти Олесе. Отец просил. Беру сумку и еду в роддом. У нее отдельная палата. С охраной.
Она тоже переживает, но выглядит нормально. Где– то внутри даже шевельнулась мысль, что не очень– то она и убивается. У нее впереди новый ребенок и, скорее всего, новый муж. Матвей – это напоминание о старой жизни. О той, которую она хочет забыть.
Но за несколько минут нашего с ней разговора, понимаю – все это чистое притворство. Она просто старается держаться. Несмотря ни на что. И это ей удается.
Мы разговариваем о Полине, потому что за нее она тоже беспокоится. За чужого, по сути, человека.
У меня звонит телефон. Отвечаю, движимый каким– то предчувствием. Звонит синьор Перес, к которому отец и улетел на переговоры. Испанец сообшает, что несмотря на погодные условия господин Холодов вылетел на материк. Меня огорошивает это известие. И я перехожу на русский. Очень напрасно, потому что Олеся здесь, все слышит. И у нее начинаются роды.
Отошли воды, а все, что я могу сделать – это смотреть на лужу на полу. Ужас какой– то. Это отец должен быть здесь! Зачем его вообще понесло в эту Испанию?!
В себя прихожу от спокойного голоса Олеси, которая просит позвать ей врача. Что за женщина? У меня паника, хоть я и не рожаю. А ей хоть бы что.
Врача я, конечно, зову. Но обратно меня не пускают, отправляют домой.
В машине набираю Тимура:
– Ты уже знаешь? – даже не здороваюсь.
– Знаю. Это было вполне предсказуемо.
Он не удивлен.
А я киплю от негодования.
– Он мне обещал! Он ей обещал! А что в итоге?
– Артем, он не мог поступить по– другому.
– Мог. Не захотел. Если что с ним случится, что я буду делать? Что будет делать его почти– жена, у которой только что роды начались? После такого известия?
Мне кажется, мои претензии вполне обоснованы. Мне всего восемнадцать. Я не готов управлять крупной корпорацией. Олесе нужен муж, а их ребенку – отец.
И так глупо поставить все на карту? Не вечно же продолжался бы этот шторм...
Олеся
Палата наполняется медперсоналом. Меня осматривают на кресле, переговариваются между собой. В конце концов делают клизму и я оказываюсь в предродовой. Сначала боль можно терпеть. Но потом она такая, что терпеть невозможно. Делают обезболивающее, но как по мне особой разницы нет. Я хожу, дышу, присаживаюсь на корточки. Боли становятся чаще и сильнее. Врачи
