Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Хэнк не знал, объясняла ли Лэйси Робби, как у них все началось. Хэнку казалось, что это все условности, какие-то обстоятельства, которые они преодолели, чтобы добиться нынешнего положения. Сперва они были просто соседями по койке, не считая того, что по ночам Хэнк касался Лэйси и она охотно придвигалась к нему. Он оплачивал счета; она убирала за ним и за девочками. Скоро они уже вместе ездили на работу, потом вместе курили, потом целовались взасос, когда он был в ней. Как-то раз он подслушал, как она сказала работнику магазина, что ее бывший сидит в тюрьме. Бывший. У Хэнка появилась безумная надежда, что Робби в прошлом, а он теперь — настоящее.
Они въехали в город и проехали мимо магазинов «Всё за доллар», ларьков с хот-догами, рядов ресторанов с испанскими названиями. Хэнк подумал, что, если так и дальше пойдет, через пару лет он и вовсе не сможет прочитать ни одной вывески. Он припарковался в переулке перед чьим-то бело-зеленым летним домиком. Они разгрузили машину и пошли к набережной. Девочки дулись и ныли из-за жары, пока не увидели пляж.
— Это же рай! — закричала Маргарита с показным восторгом, как всегда, и Диана захохотала. Они понеслись по песку с Дженкинсом, путаясь в его поводке. Ноэль в наушниках тащилась следом.
— Ты бы лучше взяла у мамы тяжести, — сказал Хэнк, но Ноэль только вскинула брови.
— Она уже большая. Сама взвалила — сама пусть и разбирается.
И она припустила вперед, пиная песок.
Робби, не теряя времени, принялся за подготовку. Он долго принимал горячий душ и умасливался всякими притирками Лэйси-Мэй и девочек, которые нашел в ванной. Потом поехал на восток в «Супер-супер» на Валентин-роуд. Все было так упоительно знакомо — пыхтение мотора, запах виниловых сидений. На полу машины валялись клоки шерсти, мотки волос, и все пахло Лэйси-Мэй — ее куревом и духами. Как будто он только ушел на секунду, а тюрьма — это один нескончаемый день.
В этой части города были сплошные carnicerías[2], бильярдные, парикмахерские и крошечные церквушки. Деревья облепляли объявления на испанском. Трасса превратилась в пятиполосную дорогу, разделявшую ряды низких кирпичных длинных домов и аллеи сосен; посредине тянулась полоска пурпурных эхинацей. Он уехал из Нью-Йорка, потому что дядя клялся, что жизнь на юге проще и дешевле. Мать привезла его на Восточное побережье подростком, а несколько лет спустя сама уехала. Она сделала то, что задумала — проследила, чтобы ее единственный ребенок окончил школу, — и тогда вернулась в Боготу.
Робби вошел в «Супер-супер» и взмолился — лишь бы не наткнуться на знакомых. Он не стыдился того, где провел это время, но невыносимо было признаться, что у него больше нет собственного угла, а его жена живет с другим.
В магазине было светло и просторно, и Робби катал тележку, чувствуя, как странно быть на свободе. Он брал что-нибудь с полки, потом ставил на место. Никто за ним не следил. Это было непривычно, но знакомо, как будто он подхватил старую роль, которую когда-то знал наизусть.
В конце супермаркета был мясной отдел, «Вестерн юнион», стойка мобильного оператора, ларек с гавайским мороженым и маленькая карусель, которая работала за четвертак. «Супер-супер» напоминал рынок, только крытый бетоном, магазин «всё в одном» для заезжавших сюда мексиканцев и сальвадорцев. Здесь были и карибские покупатели, но колумбийцев Робби не видел. Он знал, что в Райли и Шарлотт есть колумбийцы, но не такие, как он. Они приехали уже с хорошим английским по всяким программам в университете Северной Каролины и Дьюк. Он приучил себя смотреть на всех латиноамериканцев как на соотечественников. В барах он распевал ранчеры[3], покупал дочкам пупусы[4] с тележек перед католическими церквями в центре. Лучше уж так — он хотя бы не чувствовал себя совсем одиноким.
На кассе стояла симпатичная девушка с огромным животом и сверкающим гвоздиком в подбородке. Она пробивала продукты и болтала с ним на испанском. «Как дела?» В паху зашевелилось. Как давно он не был с женщиной. Ну да, она беременная, но Робби же только смотрел. И что в этом плохого? У него вообще еще есть жена? Жена — это женщина, которая держит свои обещания мужу, а он держит обещания ей. Самые важные Робби сдержал. Даже под кайфом он вел себя как святой — никогда не спал с другими женщинами, по крайней мере он такого не помнил.
Робби попросил у кассирши телефон. Она не дала, и он быстро ушел, пройдя с пакетами через весь супермаркет в бар.
Он сел один в загородке, заказал тамале, рюмку текилы и пиво. Картинки на стенах были новые. Красный перец-чили в сомбреро верхом на лошади расстреливает банду зеленых перцев-чили и спасает желтую перчиху в белом платье, которую держали в плену. Робби пялился на роспись и пил. Может, все ходят под наркотой, просто виду не подают.
Наверное, Амадо заметил его первым, потому что, когда Робби поднял глаза, тот уже шел через бар к нему. Робби ругнулся. Несколько часов назад вышел, а Амадо уже тут как тут, подсаживается к нему в загородку.
— Роберто, — сказал он. — Совсем пропал. Мы слышали, что случилось.
Робби пожал плечами.
— Мне нужна была тачка. Я плохо соображал. Сам знаешь, как оно бывает.
Амадо не застегивал рубашку, выставляя напоказ золотую цепь. На мизинце сверкало бриллиантовое кольцо. Он был старше Робби, мускулистый, стройный. Рядом с ним Робби казался щуплым, слишком худым.
— Работать пришлось?
— Да по всему Востоку. Дороги строили. Многому научился. Не возьмут в мастерскую — найду работу в строительстве.
— Рад за тебя, hermano[5]. Легко соскочил.
— Мне везет, — сказал Робби и отпил пива.
— На воле непросто, сам знаешь — в тюрьме хоть понятно, чего ожидать. А тут все вечно меняется. Полиция теперь шарит. Всех в лицо знают.
— Я не собираюсь больше на тебя работать, Амадо.
— Но я же о тебе забочусь, мужик. Раньше у тебя была мастерская. Не так-то просто будет вернуться. У тебя судимость. Благодари Бога, что у тебя есть гражданство — иначе бы тебя депортировали.
— Я живу тут всю жизнь.
— Им-то что?
— Сам разберусь.
— Какой благородный, — Амадо усмехнулся. — Ты оптимист. Я вот никогда, глядя на мир, не думал: «Все само образуется».
Робби молчал. Он не боялся. Что ему сделает Амадо, чего он сам уже не научился с собой делать, чтобы выжить?
— Ну, эрмано, не буду держать зла, если ты сам потом ко мне прибежишь. Приходи, если захочешь работать. Или еще чего.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
