удобней считать, что ученые вообще не появлялись в городе. Но я не знаю, зачем это нужно вам, если на вас действительно не оказывает давление высокопоставленный хозяин отеля.
– Просто мы не можем брать за основу ваш «настоящий след», потому что в гостиничных документах зарегистрированы только вы. Что же, по-вашему, мы должны сказать общественности, что ученые растворились в холле «Аквариума»?
– А, очевидно, вам легче сказать, что они растворились где-то на просторах Руси между Москвой и Южноморском! Знаете что: я предлагаю удобный для всех выход. Говорите общественности, что хотите, а мне выдайте новый билет на самолет, и я сегодня же улечу. Таким образом вы уберете от журналистов и родственников источник нежелательной для вас информации. Допрашивать же меня можно и в Москве.
Команда дознания переглянулась, а потом все уставились на Румянова. Не исключено, что кому-то мое предложение показалось заманчивым. Несколько секунд они молчали. Наивно, конечно, было рассчитывать, что, продвинувшись в пространстве по своему зеркальному коридору до Москвы, я смогу покинуть его пределы во времени, но очень уж тяготило меня пребывание в Южноморске.
– Видите ли, – наконец сказал Румянов, – вы не только свидетель, вы единственный из имеющихся в наличии участников конференции. Каким-то образом тайна их исчезновения связана с тем, что лично вы не исчезли. Каким, мы еще не знаем, но вряд ли было бы разумно лишаться на этой стадии расследования еще и вас.
– Понятно – я нужен вам для ловли на живца. С жучком и маячком. Однако я ни на что подобное не подписывался, и сразу по истечении срока моей командировки уеду. Чтобы помешать мне, вам придется меня арестовать. А чтобы арестовать, вам придется предъявить обвинение. Надеюсь, ни один в мир судья не согласится, что я как-то причастен к пропаже такого количества людей. А если и согласится, то не думаю, что в местном СИЗО я окажусь вам нужнее, чем в Москве.
– И всё же сейчас вы нужны здесь. Будем надеяться, что это продлится недолго. Подпишите, пожалуйста, протокол: «С моих слов записано верно», на каждой странице.
Я подписал, лишь бегло просмотрев листки: какая разница, что написано в одном из пятидесяти таких протоколов? Где-то там, в зазеркалье, и Киров подобный подписывает или уже подписал.
– Что ж, Борис Сергеевич, до новых встреч, – сказал следователь, поднимаясь. – Но, прежде чем покинуть вас, снова попрошу, чтобы вы прислушались к словам товарища Рождественского. Ведь вы действительно не видели, что делегаты исчезли здесь, – вы, придя утром на завтрак, их здесь не застали. И вы ни на капельку не погрешите против истины, если не будете настаивать на том, что ученые зарегистрировались в «Аквариуме».
– Но они регистрировались.
– Однако всё же не сделали этого, если записей нет, не правда ли?
– Не знаю. Ищите портье, чтобы узнать причину отсутствия записей.
– Ищем. Но, пока не нашли, воздержитесь, пожалуйста, от распространения сведений, способных вызвать панику и нездоровый ажиотаж.
Я ничего не ответил. Плевать мне на ваш ажиотаж – что он значит в этом городе переселения душ? Румянов некоторое время смотрел мне в глаза, но я не отвел свои. Явно недовольный мной, он повернулся и пошел к выходу, остальные молча последовали за ним.
Я же направился к стойке с прессой напротив ресепшена, чтобы просмотреть газеты, которые мне показывал следователь. В сами статьи я вчитываться особенно не стал, чтобы лишний раз не раздражаться тем, как избирательным цитированием и варварскими сокращениями перевирают твои слова. Всё это делается авторами и редакторами одинаково – что в Москве, что в провинции. Меня интересовало, что написано об исчезновении этрускологов. Но, как и следовало ожидать – почти ничего. В основном, на разный лад муссировались слова «открытие конференции задерживается» из газеты, показанной Румяновым. «По причине организационных накладок первое заседание не состоялось…»; «Первый день вышел комом из-за того, что большинство участников не смогли прибыть к началу работы…»; «К организаторам конференции есть вопросы: они не сумели обеспечить своевременное присутствие всех делегатов…» и т. п. И ни полслова о том, где же, собственно, могут быть делегаты, если им куплены билеты до Южноморска на определенный день и час. Особенно мне понравилось это «большинство», тогда как «меньшинство», то есть я, составляло ровно 0,5 процентов! Вот поэтому-то я терпеть не могу газет – ни бумажных, ни электронных. В ирреальном мире они оказались столь же неискренними и двусмысленными, как и в реальном.
Я поймал себя на мысли, что, определив свой нынешний мир как «ирреальный», я, однако, не вполне ощущаю соприкосновение его границ с реальным, который должен же находиться где-то. Допустим, он за пределами Южноморска. Но встретился ведь здесь мне и нормально реагирующий человек – отец Константин. Он – часть реальности в моем «коридоре», или же тот границы церкви огибает, не в силах пройти по освященному месту?
Я поднялся с дивана и подошел к портье.
– Телефон в моем номере не работает.
– Понял, пошлю к вам к вам нашего специалиста по связи.
– А могу я пока воспользоваться вашим телефоном?
– Да, конечно, вот он, на столике – специально для таких случаев.
Хороший сервис – учитывая, что я и по мобильному не могу никому дозвониться! Хотя не факт, что дозвонюсь и по этому. Однако после набора номера пошли длинные гудки, и голос отца Константина ответил:
– Слушаю!
– Батюшка, это Борис Лосев, который вчера подошел к вам у церкви. Знаете, рассказанный вами сюжет из Белого получил совершенно неожиданное продолжение. Я бы хотел показать вам кое-что, если, конечно, у вас есть время.
– Я сейчас свободен, пожалуйста.
– А где мы можем встретиться?
– Да хоть в храме, я здесь, подходите.
– Тогда через полчаса.
Положив трубку, я некоторое время смотрел на нее. Если отец Константин существует в обычной реальности и отвечает мне по телефону, то, стало быть, и телефон реален? А почему тогда мой отключен? Нет, для меня всё это слишком сложно. Я вспомнил фильм аргентинских студентов «Мёбиус» о том, как в метро Буэнос-Айреса, после запуска кольцевой линии, исчез целый поезд в месте, где начинался один кольцевой маршрут и кончался другой. Топология пространства и времени искривилась при увеличении скорости состава в точке «нулевого» поворота – примерно так же, как изменяется поверхность перекрученной ленты Мёбиуса при соединении ее концов. Реальность в такой непрерывной конфигурации не противоречит ирреальности – они переходят друг в друга на витке. С этой точки зрения Румянов и Рождественский, скажем, действительно могли прибыть из реальности Москвы в мою псевдореальность – просто они на одном витке, а я на
