Вспоминаю, и в груди снова заламывает.
После его трехдневного молчания… После того отношения, которое он выказал на прощание… После всех моих тайных надежд… Эта ситуация крайне сильно ранит меня.
Никогда больше он не будет прежним. Со мной не будет.
13
Нет, уйти ты не можешь.
© Артем Чарушин
– Эта девушка… – мягко стартует мама. Поджимая губы, выдерживает паузу, хотя уверен, что вспоминать имя ей не приходится. Сжимая челюсти, сосредотачиваю взгляд на дороге и просто жду, пока закончит. – Лиза, да?
Напряженно тяну ноздрями воздух. Делаю вид, что нагло втискивающийся передо мной мудак отнимает все мое внимание. Но секунд пять спустя кивать все же приходится.
С мамой мы никогда не поднимали тему Богдановых, и все же я знаю, отец не мог ей не рассказать.
– Она выглядела очень расстроенной. Мне ведь не показалось?
– Не знаю. Я не заметил, – голос сухой, аж трещит.
Нутряк скручивает. По плечам и спине летит дрожь. Но перед своим сознанием я упорно отметаю все эти реакции.
– А я заметила, – будто бы просто рассуждает мама. – Мне кажется, она и убежала, чтобы не расплакаться перед нами.
– Не выдумывай, – шумно выдыхаю.
– Я не выдумываю. Анализирую то, что вижу, – отражает спокойно. – Ты тоже раньше был весьма сообразительным, высоко эмпатичным и, я бы даже сказала, мудрым.
Мама выдает и замолкает. Проезжаем коттеджный поселок, который ей нравится, и она, как обычно, подвисает, любуясь обилием зеленых насаждений.
– Последнее ты к чему? – не выдерживаю, хотя не собирался впрягаться в этот странный диалог.
– Да ни к чему, – пожимает плечами. – Удивилась, что ты не заметил. Вот и все.
Вздох, который я произвожу, волей-неволей получается шумным. В груди, будто шквальный ветер поднимается. Заворачивает по периметру, усиливая то дикое жжение, что назойливым фитильком точится в левой части с тех самых пор, как в моей жизни снова появилась Богданова.
Лучший способ закрыть тему – оставить фразу собеседника без ответа. Поэтому я и молчу, несмотря на то, что вдруг находятся сотни слов относительно ситуации и около нее. Гашу все, лишь бы не прорвало то самое, что мне на хрен не надо.
– Папа говорил, что только на выходные приедет? – спрашивает мама пару минут спустя.
Киваю с некоторой долей облегчения. Переключились.
– Да, говорил, что в понедельник обратно придется лететь.
– Сплошные проблемы с этим филиалом. В столице будто какие-то другие законы и нормы. То, что проходило у нас в Одессе, там не проходит.
– Ну, какие законы, мам? – усмехаюсь я. – В каждом регионе свои загоны. Так было всегда. Папа спокоен, и ты не нервничай зря. Все решится, просто на неделю позже.
– Хочется, чтобы он был дома. Я не привыкла вот так, порознь. Тяжело.
– Тяжело, но мы справляемся.
– Еще эти обследования… Раздражает, что все затягивается.
– Уверен, все под контролем, мам. Евгений Михайлович просто дотошный человек, потому и гоняет тебя по всему списку, – смеюсь, чтобы хоть как-то ее взбодрить.
– Да уж, – подхватывает мама. – Точно, по всему! Все, что можно исследовать! Все! Все я пройду!
– Воспринимай как квест.
– Стараюсь. Мне нельзя умирать!
– Конечно, нельзя! Что за разговоры вообще, ма?!
– Я еще хочу внуков увидеть.
Либо у меня баланс на нуле, либо эта фраза реально какая-то аварийная. Пробивает ту самую жгучую точку. Насквозь, блядь, влетает. Морщусь и отворачиваюсь к боковому окну.
– Что? – мама смеется, воспринимая мою реакцию как-то по-своему. – Почему вас, молодежь, так пугают разговоры о детях? Они не страшные и не противные. Вон, какой Кир папочка! А ведь вы с ним ровесники! Ты бы тоже уже мог… Боже, Артем, мягче тормози, пожалуйста. Я чуть в лобовое не вылетела.
– Меня не пугают разговоры о детях, – все, что сообщаю ей после выдоха.
Мама молчит. Чувствую, что смотрит. Я же тупо пялюсь на красный сигнал светофора. Он быстро расползается кляксой. Моргаю, собирается обратно.
– Что у вас с Лизой тогда произошло? – интересуется мама тихо, крайне осторожно и, несомненно, участливо.
Но я ведь об этом не разговариваю. Я об этом даже не думаю!
– Просто разошлись, мам. Как и тысячи других пар в нашем возрасте.
– А сейчас? Вы начали снова общаться?
Где этот ебаный зеленый?!
– Не особо.
– Ладно, – вздыхает. – Вижу, говорить ты не хочешь.
– Да просто не о чем, – выдаю с наносным равнодушием к теме.
– Поняла.
Сразу после обследования закидываю маму домой и рулю к третьей паре в академию. Только глушу мотор и выбираюсь из тачки, из дверей главного входа появляется Богданова.
За грудиной резко что-то подрывается. И на этот раз уже не просто ветерком закручивает. Мощным ураганом выписывает, угрожая вынести на хрен преграду в виде моих ребер. И не только ребра. Эта бешеная лавина берегов не видит.
Кровь летит толчками. Дико буянит по своим каналам, явно рассчитывая, что в конце одного из них имеется выход.
Из всего, что успевает вырваться и залить мне грудь, признаю лишь похоть. Остальное – сначала в игнор, а после экстренной перекачки свежего кислорода – необработанным хламом в утиль. Кажется, что крайней точкой становятся кулаки. Когда их стискиваю, ощущаются нереально тяжелыми.
Шагая Дикарке навстречу, отмечаю гул во всем теле и долбаный тремор в ногах. Маркеры знакомые. Сами по себе тревоги не вызывают. Частенько подобное состояние ловлю после напряженного матча или по выходу из тренажерки. Вот поэтому я и это со спокойной совестью игнорирую.
Замираем друг перед другом точно так же, как и вчера в кинотеатре. Только сегодня, несмотря на всесторонний обзор, реально тет-а-тет случается. Пара минут двадцать, как началась, и из болтающихся прогульщиков во дворе оказались только мы с Богдановой. В одно и то же время.
Глаза в глаза.
Звезды погасли. Вместо них какая-то бушующая бездна клубится. Что она там такое производит, что мне в позвоночник будто молния влетает и пускает по организму ток?
Дикарка поджимает губы, прерывисто вздыхает и вдруг дергается вбок, чтобы обойти меня. Синхронизируюсь автоматически – шагаю в ту же сторону и преграждаю путь.
– Далеко? – выкатываю нейтральным тоном.
Богданова снова нервно вздыхает. Закусывает нижнюю губу. Таранит меня ненужными эмоциями.
