Империи именовали преступников, получивших от судьбы шанс встать на путь исправления. Если приговорённого к смерти не получалось казнить с первого раза (например, из-за порвавшейся верёвки или обломившейся рукояти топора), то ему предлагали на выбор два варианта. Первый — это прохождение специального магического ритуала под названием «раскаяние», а второй — возвращение на эшафот.
Казалось бы, когда на одной чаше весов жизнь, а на другой смерть, то думать особо не над чем, однако всё было не так просто.
Согласившись на «раскаяние», человек не только полностью отказывался от своей прошлой жизни, забывая обо всём, что происходило с ним до ритуала, но и получал новую «работу». Опасную и не очень почётную, само собой.
Теперь «счастливчик» должен был стать орудием в руках властей и преследовать тех, на кого укажет руководство. А чтобы бывший преступник случайно не вернулся к прежним развлечениям, его заковывали в специальные магические «оковы» — невидимые и похожие на те «цепи», которыми благородные чародеи привязывали к себе крепостных крестьян.
«Оковы» эти, в теории, не позволяли раскаявшимся врать, предавать и нарушать закон, превращая душегубов и насильников чуть ли не в ангелочков. По задумке они, наверное, даже матом ругаться не могли, а всё свободное время должны были посвящать размышлениям о прекрасном и переводу старушек через дорогу. Однако жизнь, как всегда, внесла в теоретические выкладки свои коррективы.
Выяснилось, что раскаявшиеся, превращённые в образец морали и нравственности, почему-то не могли эффективно выполнять свои прямые обязанности. Для борьбы с врагами Императора и его наместников требовался человеческий материал совершенно другого качества, а не эдакие имперские «Тимуровцы», патологически неспособные к оперативной работе.
В общем, «оковы» слегка ослабили, и бывшие преступники перестали походить на святых. Однако кое-что осталось неизменным — ни один из раскаявшихся не мог нарушить клятву, связанную со способом его неудавшейся казни.
— Интересно, — произнёс я, когда Марк закончил свой короткий рассказ. — И много таких раскаивающихся?
— Немного, — пожал плечами разведчик. — В Империи прочные верёвки и крепкие топоры, поэтому редко кому везёт уйти живым с эшафота... Да и сам ритуал очень опасен и сложен — его может провести только сильный властитель цепей, а мастера с подобным даром встречаются нечасто.
Полезная информация. Про такую колдовскую специализацию мне пока слышать не доводилось.
— Что будет, если раскаявшийся попробует навредить тем, кому обещал защиту?
— Он умрёт.
Почему-то я так и думал. Смерть здесь являлась универсальным ответом на любой вопрос.
— Можно каким-то образом обратить это «раскаяние»?
— Насколько я знаю — нет.
— Почему тогда здоровяк кашеварит в трактире, вместо того, чтобы гонять негодяев?
— Понятия не имею, — честно ответил разведчик и добавил: — Но ты можешь узнать у него сам...
Марк указал на трактирщика, который вышел из кухни с двумя дымящимися плошками в руках и потопал к нашему столу. Он двигался не очень уверенно, но многие другие, получив такой удар, не смогли бы ходить вообще. Разве что под себя.
Следом за гигантом вприпрыжку скакал Клоп — мальчуган, видимо, не собирался оставлять отца даже на секунду. Оказавшись рядом, он недовольно посмотрел на меня и незаметно высунул язык. Похоже, пацанёнок всё ещё обижался из-за вывернутой руки.
— Жратва, — сообщил трактирщик, поставив миски на стол. Затем он с трудом опустился на лавку и протянул нам пару деревянных ложек, вытащенных из кармашка передника. — Налетайте.
Я с сомнением поглядел на густое и не самое аппетитное варево — несмотря на рассказ Марка, у меня не было уверенности в том, что еда не отравлена. Кроме того, тёмно-зелёная жижа, в которой плавали непонятные белёсые кусочки, могла и без капли яда представлять серьёзную угрозу для организма. Эта похлёбка выглядела как оружие массового поражения, хотя пахла, стоит признать, весьма неплохо.
Разведчик не стал тратить время на лишние раздумья — попробовав немного, он принялся работать ложкой с завидной скоростью. Похоже, на вкус варево оказалось куда лучше, чем на вид.
— Не бойся, — усмехнулся здоровяк, заметив мои сомнения. — Или ты не веришь клятве раскаявшегося висельника?
Я пожал плечами и придвинул плошку — чрезмерная подозрительность иногда только вредит. Вопреки расхожему мнению, отравить пищу не так просто — нужен либо специальный яд высокой концентрации, либо конская доза какого-нибудь заурядного токсина. Первый вряд ли можно достать в провинциальном городке на окраине Империи, а второй настолько изменит вкусовые качества блюда, что я сразу замечу неладное.
В общем, дальше тянуть не имело смысла. Зачерпнув половину ложки, я быстро, как лекарство, проглотил неаппетитную жижу и прислушался к ощущениям. Удивительно, но столь неприятная на вид еда оказалась весьма недурна на вкус. Соскучившись за несколько дней по горячей пище, я смолотил всю порцию без остатка буквально за полминуты.
— Спрашивай, — с довольной улыбкой произнёс здоровяк, когда с похлёбкой было покончено. — О чём хочешь. Хотя все всегда спрашивают об одном и том же.
— Да? И о чём?
— Правда ли, что я ничего не помню о жизни до ритуала? Правда ли, что я отправил на казнь тысячу человек? Правда ли, что я получил вольную от самого Императора?
Честно говоря, меня не особо волновали подробности биографии трактирщика, однако он явно непросто так поднял эту тему. Ему хотелось рассказать о себе, и я не стал уводить разговор в другое русло, чтобы не рушить контакт.
— И что ты обычно отвечаешь? — спросил я, изобразив заинтересованность.
— Говорю, что всё это правда. Хотя на самом деле всё это ложь.
— Вот как?
— Именно так. Я помню, как верёвка сдавливала моё горло, и помню, треск, с которым она оборвалась. На казнь я отправил куда больше тысячи, а вольную мне выдал не Император, а здешний курфюрст. Он же подарил мне этот трактир.
Здоровяк развёл руки, показывая свои «владения», и чуть было не пришиб Клопа, который успел увернуться буквально в последний момент. Пацанёнок недовольно пискнул, а посетители, изображавшие безразличие, но не упускавшие из нашей беседы ни единого слова, взволнованно выдохнули.
— Хороший был мужик, — невозмутимо продолжил трактирщик, не обращая внимания на недовольство сына. — Хороший. Особенно для благородного.
— Почему ты не дал своим людям напасть на нас? — спросил я напрямую, безо всяких хитростей и уловок. Думаю, с этим человеком лучше действовать в открытую.
— Мои люди мне ещё нужны, — усмехнулся здоровяк. — Не хочу, чтобы они страдали зазря.
— А
